Империя страха

— Больше ничего, — терпеливо отозвался

майор, состроив на лице самую безобидную улыбочку.

— Да Бог с ним, с калькулятором, — вме­шался Чижов, — сейчас в столбик посчитаем; значит, семнадцать плюс семь с половиной, по­лучится двадцать четыре с половиной, и умно­жить на триста восемьдесят шесть... получа­ем... — он начал производить расчеты на вы­рванном из блокнота листочке, — получаем девять тысяч четыреста пятьдесят семь.

Пробежав глазами ровные столбцы цифр, майор, удовлетворенно крякнув, добавил:

— Миллиметров, то есть по-другому будет девять с половиной метров без малого.

— С этим все ясно, — произнес Гвоздик, — но вот где искать эту самую церковь? Россия-то большая.

На несколько минут в комнате повисла тягу­чая пауза, и Иваныч, растянувшись на полу, от нечего делать принялся рассматривать картину, склонив лицо над самым полотном.

Его голос прозвучал несколько неожиданно, и Лямзин даже слегка вздрогнул.

— Есть! — громко выкрикнул Чижов. — На­шел!

— Чего нашел? — Гвоздик вопросительно уставился на каскадера.

А майор в свою очередь спросил:

—Где?

Приподняв картину за нижний левый угол, Иваныч поднес ее к окну и ткнул указательным пальцем в едва заметные на темном фоне буквы:

— Вот, смотрите...

Все трое склонились над живописным по­лотном, а комитетчик прочитал вслух: 

— «М. Серебрянский. Успенское, лето тыся­ча девятьсот семнадцатого года».

— Все ясно, — поспешно выпалил вор, — вооружаемся лопатами — и вперед, за долго­жданным богатством. — В его словах ощущалось нетерпеливое оживление, смещанное с немалой долей иронии. — Только где гарантия, что на этом месте не стоит какой-нибудь дом, строите­ли которого давным-давно прикарманили себе побрякушки или не сдали их государству в об­мен на новенький «Москвич»?

Поднявшись на ноги, Антон глубокомыс­ленно изрек:

— Что ж, давайте прокатимся и все узнаем, чем сидеть здесь и гадать понапрасну.

 

 * * *

Федор Петрович чувствовал себя отврати­тельно, можно даже сказать паршиво: мало того, что ему предъявили обвинение по статье сто двадцать пятой — похищение человека, так еще и здорово избили при задержании. Но, как гово­рится, не было бы счастья, да несчастье помог­ло...

Прибывший по первому звонку личный ад­вокат Жбана привез с собой любопытный доку­мент, о котором сам пахан уже успел позабыть. Это была медицинская справка, в которой гово­рилось, что Жбанович Ф.П. за день до ареста прошел врачебное освидетельствование и был признан абсолютно здоровым.

Сейчас, глядя на измочаленного, с синяком на пол-лица толстяка, адвокат мгновенно опре­делил линию защиты и стал переть напролом.

— Что же это вы, господин оперуполномоченный, — обратился правозащитник к сидяще­му напротив седому милиционеру, руководив­шему задержанием, — позволяете своим подчи­ненным распускать руки?

Опер угрюмо насупился, но посчитал за луч­шее промолчать, а юрист продолжил:

— Профессор Лепихин, между прочим, суд­медэксперт, лично проводивший медицинское освидетельствование, — в словах адвоката скво­зил неприкрытый сарказм, — подтвердит, что еще вчера мой клиент был в добром здравии, а сегодня на него просто больно смотреть. Вы­нужден поставить вас в известность, что буду ре­комендовать господину Жбановичу подать на вас в суд за нанесение тяжких телесных повреж­дений. Между прочим, — оживился адвокат, — а где жертва похищения? Или, может быть, у вас есть письменное заявление по факту случивше­гося?..

У опера уже было недвусмысленное предуп­реждение от начальства, когда он при аналогич­ных обстоятельствах здорово подпортил вывеску одному бизнесмену. И надо же было так слу­читься, что у того оказались друзья в министер­ском аппарате. Седой крепыш понимал: стоит Жбану подать на него в суд, и пенсию он будет зарабатывать дворником или попросится к тому же Жбану охранять его персональную... туалет­ную бумагу — большего ему не доверят. Да и по­терпевший как сквозь землю провалился.

Нужно было договориться по-хорошему, и опер примирительно заговорил:

— Давайте сделаем так. — Ему, старому сы­щику, было до чертиков противно идти на по­пятную перед этим раскормленным боровом, но за плечами была семья и двадцать лет относительно честной службы. — Я закрываю дело ввиду отсутствия состава преступления, а вы мне пишете бумагу, что не имеете претензий.

— Никакой бумаги писать я не буду, — веско процедил Жбан, — а отпустить вы меня и так отпустите, терпилы-то нет.

Федор Петрович засмеялся своим глубоким, грудным смехом, при этом его жирное тело затряслось, как испытываемый на вибростенде кисель.

Отсмеявшись, задержанный продолжил:

— Но если я буду свободен, то можешь не волноваться — заявы не будет.

Поморщившись, как от зубной боли, опер внутренне вскипел, но дать волю собственным чувствам не решился.

Таким образом, спустя четыре часа после шумно проведенной операции по освобождению «заложника», старший группы захвата был вынужден подписать бумаги, дающие свободу не только Жбановичу, но и всем его «быкам».

Еще через час вся теплая компашка собралась в квартире пахана.