Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815

Лидеры Революции не рассматривали политику как профессию, а занятие должности — как карьеру. Как и Джефферсон, они считали, что «в добродетельном правительстве… государственные должности — это то, чем они должны быть, бремя для назначенных на них людей, от которого было бы неправильно отказываться, хотя и предвидится, что они принесут с собой напряжённый труд и большие личные потери». Им не нравились выборы и политические партии, и они рассматривали государственные должности как обязанность, которую должны выполнять некоторые джентльмены благодаря своим талантам, независимости, социальному положению и свободе. Бенджамин Франклин никогда не думал, что его достижения в науке могут сравниться с потребностью общества в его услугах. Он даже зашёл так далеко, что сказал, что «самые прекрасные» из «Открытий» Ньютона не могли бы оправдать пренебрежение великого учёного служением обществу, если бы оно в нём нуждалось. Франклин всегда подчёркивал, что он был независимым джентльменом, чьи должности были навязаны ему. «Ни на одних из четырнадцати выборов, — утверждал он, — я не выступал в качестве кандидата. Я никогда, прямо или косвенно, не добивался ничьего голоса». Проявление стремления к должности было признаком недостойности её, поскольку соискатель должности, скорее всего, имел в виду эгоистические взгляды, а не общественное благо.

Поскольку политика ещё не считалась профессией, предполагалось, что политический чиновник, послужив обществу, захочет вернуться к частной жизни; и этот классический идеал сохранил свою силу. Слава Вашингтона как современного Цинцинната в 1780-х годах возникла благодаря его желанию сдать меч и вернуться в Маунт-Вернон. В Древнем Риме, по словам Джеймса Уилсона, магистраты и армейские офицеры всегда были джентльменами-фермерами, всегда готовыми уйти «с возвышения должности» и вновь заняться «с довольством и удовольствием мирными трудами сельской и независимой жизни». Позирование Джона Дикинсона в 1767 году как «фермера из Пенсильвании» непонятно иначе, как в рамках этой классической традиции. На самом деле Дикинсон был богатым и занятым филадельфийским адвокатом, но ему нужно было заверить своих читателей в том, что он свободен от рыночных интересов, сообщив им в самом начале, что он фермер, «довольный» и «не потревоженный мирскими надеждами или страхами».

Предполагалось, что у тех, кто питал мирские надежды и страхи, особенно у мужчин, которые, по словам Меланктона Смита, «были вынуждены проводить время в своих занятиях», было так много непреодолимых частных интересов, что они были неспособны содействовать общественным интересам. Видные купцы, занимавшиеся международной торговлей, приносили в общество богатство и были, таким образом, ценными членами общества; но их статус независимых джентльменов всегда был омрачен их стремлением, как однажды выразился выдающийся массачусетский министр Чарльз Чонси, «служить своим частным отдельным интересам». Богатые купцы, такие как Джон Хэнкок и Генри Лоренс, желавшие играть роль в политике, знали об этом, и во время имперского кризиса оба отказались от своего меркантильного бизнеса и стремились облагородить себя. Хэнкок тратил щедро, покупал все мыслимые роскоши и покровительствовал всем. Он просадил состояние, унаследованное от дяди, но в процессе стал самой популярной и влиятельной фигурой в политике Массачусетса в последней четверти XVIII века. Лоренс слишком хорошо знал, с каким презрением относились к торговле в аристократической Южной Каролине, и в 1760-х годах он начал сворачивать свою купеческую деятельность. Во время революции он стал президентом Континентального конгресса и мог с насмешкой смотреть на всех тех купцов, которые всё ещё были заняты зарабатыванием денег. «Как трудно, — имел он наглость сказать в 1779 году, — богатому или жадному человеку проникнуть в царство патриотизма».