Империя тишины

Она произнесла это слово как ругательство, усилив впечатление своим резким тавросианским акцентом, постучала пальцами по виску и раздраженно прищурила золотистые глаза. Затем разразилась целым потоком брани на одном из тавросианских диалектов, но я уловил только слово «okthireakh» – «имперцы», и еще одно, по звучанию похожее на «варвары».

Значит, варвары? Стряхнув пыль со своих познаний в тавросианском и мысленно хрустнув костяшками пальцев, я переключился на нордейский – самый распространенный язык в Демархии. Я едва понимал его, но все же решил попробовать и спросил:

– Как работает устройство, с помощью которого вы с ними связываетесь?

Валка Ондерра удивленно изогнула тонкие брови и ответила, но не на нордейском или траватскарском, а на каком-то другом диалекте. Ловко! Я не понял ни слова и потому продолжил на пантайском – единственном из языков тавросианских кланов, на котором мог связать хоть пару слов, хотя наверняка выглядел при этом глупым ребенком:

– Я не понял ничего из того, что вы сказали.

Невероятно, но на лице тавросианской ученой мелькнула улыбка. Анаис переводила взгляд с нее на меня и обратно c недоумением на своем генетически безупречном лице.

– Это тавросианский? Вы уже знакомы друг с другом?

Она недовольно посмотрела из-под завесы иссиня-черных волос. Я едва удержался, чтобы не сказать ее милости, что тавросианского языка как такового не существует.

Внепланетница изучающе взглянула на меня, словно только сейчас заметила, и потерла острый подбородок.

– Нет, ваша милость, нет. Я вижу этого человека в первый раз. – Ее внимание на секунду переключилось на Анаис, а потом вернулось ко мне. – Мало кто из имперцев знает хотя бы один тавросианский язык, а тем более два.

– Я не обычный имперец, – сказал я, выпрямившись и, как мне хотелось верить, став выше в глазах доктора.

– Очевидно. – Она с сомнением приподняла бровь и сменила тему: – Умандхи не такие, как мы. Они не умеют думать.

– Прошу прощения?

Такой резкий поворот разговора застиг меня врасплох, словно удар плетью.

– Что это значит? – одновременно со мной спросила Анаис.

Валка качнула головой в ту сторону, где ксенобиты снова пытались вставить лампу под пристальными взглядами надсмотрщиков.

– На самом деле умандхи не являются отдельными личностями. Они больше похожи… ну, скажем, на нейронное кружево.

Я понятия не имел, что это такое, но сохранял невозмутимое выражение лица. В условиях полного невежества, которое мне частенько приходилось за собой замечать, такое молчание становится лучшим наставником.

Жаль только, что никто не научил этому Анаис Матаро.

– А что это такое?

Тавросианка приподняла бровь:

– Каждый из умандхов подобен клетке, и они… Гудение – это для них не способ общения. Это не язык. Они… объединены в сеть.

«Сеть»? Этот термин был мне известен, но я так же плохо разбирался в тайнах устройства планетарной инфосферы, как собака – в человеческих брачных играх. На этот раз интерес к полузапрещенному разделу науки пересилил мою осторожность.

– Вы хотите сказать, что они – единый сложный организм?

Доктор просияла и перевела взгляд с Анаис на меня. Она свела брови к переносице и утвердительно наклонила голову:

– Не совсем. Они отделены друг от друга, у них нет общей оболочки, но гудение гармонизирует их.

– В буквальном смысле слова гармонизирует.

Я изобразил тонкую кривую усмешку, и Валка ответила мне тем же. Где-то в глубине моей души проснулась, словно после фуги, тень прежнего Адриана – ученика схоласта. В этом заключался смысл моей жизни, когда я был мальчишкой. Неужели с тех пор прошло всего четыре года?

«Для меня четыре, – поправил я сам себя. – А в действительности – почти сорок».

Явно недовольная тем, что ее исключили из разговора, Анаис подалась вперед.

– Доктор, вы долго пробудете в столице?

– Только до тех пор, пока не закончатся бури. Калагах слегка… скажем так, затапливает в это время года.

Умандхи закончили работу, тон их песни повысился, в нестройный хор влился устойчивый ритм. Я все еще не мог понять, как они издают эти звуки, хотя и догадывался, что где-то в верхней части тела умандха, среди щупалец, должен находиться рот. Когда одно из трехногих существ протопало мимо меня, я заметил, что его покрывает густая белая глазурь, завитки которой тянутся по всему узкому туловищу к расходящимся радиально конечностям. Племенная раскраска?

Я хотел расспросить доктора, но решил оставить это до другого раза, и продолжил разговор, борясь с искушением погнаться за двумя зайцами:

– Калагах? Это те развалины, о которых вы говорили?

К моему удивлению, вместо ученой мне ответила Анаис:

– Вы действительно не знаете?

Я действительно не знал и почувствовал легкую усталость от того характера вопросов без ответов, который начала принимать наша беседа. Но все же придержал язык, помня о том, что одна из этих леди была палатином, а я – в своей нынешней ипостаси мессира Адриана Гибсона – нет.

– Нет, миледи. Боюсь, что не знаю.

Валка задумчиво провела ладонью туда и обратно по переплетению линий на своей руке, а потом обратила ко мне свои неправдоподобно золотые глаза.