Империя. Цинхай (СИ)

Наконец, часы стражи закончились, и появились вновь Сандо и Джексон. Разумеется, нечего было и думать по лицу вольного брата угадать, прочел он записку или нет? По такому лицу никогда и ничего не угадаешь. Но когда Сандо менялся с ним местами, Джин что-то почувствовал. Он ничего не видел, никто ничего не видел, не услышал и не заметил, но в его кармане оказался ответ. Такова была скорость и ловкость рук лучшего воина Утёса богов. Движения его стремительных пальцев могла зафиксировать только камера, которая выдала бы это при замедленном просмотре. Но камеры сейчас нигде не было, а людское зрение оказалось бессильным. Джин поспешил уединиться в комнате, развернув бумажку: «В тонур** дракониху. Какая верность? Какой стыд? Какие обязательства? Хрен ей длиной с Ванличанчэн***! Ты знаешь, что ты должен делать». Вот и весь сказ, вот и все советы. А стоило ли ждать от Сандо чего-то иного? «Послать подальше Дами! Ха! – подумал Джин. – Говорить легко, а мог бы он сам?..» Золотой не закончил фразы, досрочно поняв, что Сандо смог. Именно так он и сделал с Николь. И хотя ничего будто бы не произошло и наёмник, беззаботный и совершенно прежний, не грустнее и не веселее, продолжал исполнять свою охранную миссию, ходить на тренировки и есть на завтрак полусырое мясо с кровью, Джин знал, что в сердце Сандо что-то ёкнуло. Они не обсуждали отъезда Николь, и друг не знал о ночном звонке той, когда она просила забрать её, украсть у брата, но Джин помнил ту ночь, когда Сандо ворвался в комнату, разбудив его, и заявил, что сестра Николаса Тсе теперь его женщина. Это был неповторимый момент, возможно, никто и никогда не увидит больше проявления чувств Сандо, но Джин увидел и сохранил в памяти. И он знал, что наёмник привязался к девчонке, прикипел к ней, не просто спал, а испытывал к ней что-то, он был с ней счастлив настолько, насколько ещё мог быть счастлив такой тип, как Сандо. Но Николас забрал сестру, не прося дозволения, а золотой не пошевелил и пальцем. Он остался по стойке «смирно» на своём посту, не дёрнувшись, не выдав себя, не обнажив эмоций. Он знал, что должен делать. И советовал именно это держать в голове и Джину. Может, он прав? Может, именно это и спасёт всех, если золотой на первое место поставит долг, как и собирался, и не станет отвлекаться?

Джин уничтожил ответ товарища, мелко порвав и подпалив. Он не умел заставлять исчезать записки по-другому, поэтому приоткрыл окно, чтобы запах палёного быстро улетучился. Впрочем, он и не сильно-то появился от крошечного клочка. Помыв руки с жидким мылом, чтобы и от них не пахло гарью, молодой мужчина привёл себя в порядок и отправился к Цянь.

Та приняла его, оставив сразу же одного в комнате – ей пора идти на ужин, - и Джин сел за ширму. По тому, как легко в его распоряжение Виктория оставила свои вещи, можно было угадать, что секретов она не имеет, либо же столь изворотлива, что хранит их таким образом, что никто не найдёт. Документы, переписки, бумаги? Даже её мобильный телефон остался у зеркала, но, конечно, он был на пароле, и волноваться не о чем. Или у неё камера где-нибудь, чтобы проверить, будет ли Джин копаться в ящиках и искать что-либо? Джину нечего было искать, он не подозревал Цянь ни в покушении на Хангёна, ни в попытке отравить Николь. Она вряд ли могла послужить и доступом к седьмому сыну – Исину, но вот доступом к Синьцзяну в целом – могла. И с этой точки зрения ценность Цянь была велика.

Занимая себя рассуждениями, Джин всё-таки прошёлся несколько раз по спальне, изучая глазами, но без рук, принадлежности на прикроватных тумбочках, туалетную воду, косметику перед зеркалом. С годами он понимал, как нетрудно внешне себя держать хладнокровным, безмятежным, как можно с лениво-утомленным видом прохаживаться в чужой спальне, ожидая якобы не имеющего большого значения разговора. Но даже к тридцати трём годам он не научился ничего не чувствовать и заставлять молчать себя внутри. Джин боялся, что начнёт страдать, и эти страдания помешают быть рассудительным и выдержанным.

Раздались шаги; когда они стали чёткими, то узнались. Обе пары ног, а за ними ещё две – телохранителей. Виктория что-то рассказывала, а Дами слушала – её не было слышно. Джин вернулся за ширму, чтобы не быть замеченным стражами. Дверь открылась. Цянь говорила своим грудным, женственным голосом:

- Молодые люди, подождёте здесь? Я хочу сменить наряд. – Узнавший, что у девушки был выкидыш, Джин с тех пор стал различать в этом голосе какие-то ноты несостоявшегося материнства. Было в нём нечто трогательно заботливое, направленное в никуда, обесцеленное, по-женски важное и чуточку властное, но всё равно безусловно отдающее. В Дами этого не было, несмотря на то, что она ждала теперь ребёнка, о чём пока почти никто не знал. – Проходи, Дами, присядь.

Дверь закрылась. Джин набрал воздуха в грудь, чтобы выйти. Ещё раз прислушался ко всем звукам.