Империя. Цинхай (СИ)

- Он мой! Мой! Ты поняла меня?! Я никому его не отдам, никому!

- Между нами ничего не было, Николь! – попыталась докричаться до неё Эмбер. – Мы просто разговаривали!

- Николь! – громче проорал Сандо и, видя, как старается отделаться от сестры Эмбер, но не рискует отпускать её руки, чтобы та вновь не ринулась в атаку, мужчина подхватил подмышки влюблённую в него китаянку и оттащил от другой, крепко сомкнув хватку у неё под грудью. – Угомонись, дура! – гаркнул он ей в ухо. И с этим окриком внутри него словно что-то оборвалось, какая-то часть независимости, отстранённости, непричастности. Он удерживал именно эту девушку от другой, стыдясь за её поведение, как за своё собственное. Он готов был отругать её, как имеющий к ней какое-то отношение, чувственное или родственное, прижимая к своей груди, он где-то глубоко в себе держал на кончике обрыва, ведущего к устному оглашению, слова «хорошо, твой, только успокойся». Недопустимо, запрещено, преступно. – Стой смирно! – приказал Сандо, но Николь продолжала рваться, плеваться оскорбительными словами и угрозами в сторону Эмбер. Последняя, взяв с лавки бейсболку, многозначительно посмотрела на Сандо и, с сожалением качнув головой, вышла из зала, подальше от беды.

- Сука! Ещё раз увижу тебя рядом с ним!.. – продолжала неистовствовать Николь, болтая в воздухе ногами, поскольку наёмнику, чтобы не стоять согнувшись, проще было её приподнять и держать на уровне своего роста.

- Николь! – третий раз назвал он её, тряхнув, и когда это, наконец, начало действовать, он поднёс её к татами, на который швырнул. Девушка рухнула, оказавшись у него под ногами. Хищный взгляд голодной рыси сразу же вонзился в него снизу вверх. – Я не твой – это ясно? Мы обсуждали это, и в тот момент, когда ты была адекватна, ты с этим согласилась, ты приняла подобные условия, потому что других быть не может! Я уделил тебе немного внимания, потому что ты достала меня, и мне тебя жалко! Ясно? И хотя я безжалостный человек, эта мизерная жалость сродни состраданию воина, который готов убить тяжело раненого врага, чтобы он не умирал долго и мучительно. Ещё немногим больше моей жалости к тебе, и я тебя, действительно, убью, ты поняла меня?! – выговорил Сандо половину истинных чувств, половину надуманных угроз, но с надеждой на то, что Николь возненавидит его, проклянёт и оставит в покое. Ему нужно, чтобы она прекратила свой штурм его обороны, ему становится тяжело, по-настоящему тяжело! – Ты слышала меня?! Ты меня поняла?! – Пыхтящая, как котелок в печке, из которого на огонь капает жир, Николь пыталась восстановить дыхание и остановить спазматические яростные вздохи, наполняющие лёгкие, но добилась только того, что грудь сковали всхлипы, и на смену воинственной злости пришли слёзы, в несколько мгновений залившие её глаза, заставившие покрыться алым лицо. Влага потекла по щекам, а Николь, утирая её тыльной стороной ладони, силилась произнести что-нибудь, но это теперь давалось с приложением больших усилий. Сандо замолк, наблюдая перепад с вершины высокого давления и гнева на мокрую низину плача, и в который раз поймал себя на мысли о том, что у девочки не в порядке нервная система. Она действительно не всегда владеет собой, и это не от мерзкого характера, а потому что так работает её организм. Нет, она не психованная истеричка, она не больная на голову, она всего лишь слабая девушка, в которой гормоны бурлят сильнее, чем в других, и они, видимо, давят на мозг, потому что не выходят тем путём, каким должны – удовлетворением через физический контакт с противоположным полом. Недаром искусственный фаллос выписывали, как средство от женских истерик, а старые девы всегда были противными и скандальными. Женщинам нужна любовь и ласка, тогда они нормальные женщины, а если женщина ненормальная, значит, её плохо любят. Или вообще не любят. Всеми этими рассуждениями Сандо пытался отвлечь себя от очередной порции слёз, на которую не мог смотреть, не начав сдаваться. А этого нельзя было делать, Николь требовалось нейтрализовать и дистанцировать от себя. Пусть разворачивается и ищет другой объект… нет, она не умеет выбирать, вон, нашла себе Хенкона, куда это годится?

Девушка опустила лицо, завесившееся светлыми волосами, плечи её дрожали. Сандо поставил руки в бока, чтобы не протянуть их, не заграбастать обратно сопящее существо внизу, не решаясь уйти, хотя так и надо сделать, показав, что ему плевать, так что пусть не тешит себя надеждами, он смотрел на стену. Но Николь переборола рыдания и, кое-как собравшись с силами, посмотрела на золотого, протянув руки к его ноге, за штанину которой покорно взялась.