Империя туч

Невысказанные слова – камни тоже гибнут без следа в Море Туч.

Которое бушует и разглаживается, разглаживается и бушует.

鹿

鳴

館

павильон кричащего оленя

Дражайшая моя супруга!

В шепоте вееров, в стуке каблуков, в трелях стекла, в крике шелка продвигается слава бедного народа.

Скажут, что мы игрались войной.

Дражайшая моя супруга! Верю, что это мое письмо застанет Тебя в здравии и улыбке. Проходит девятый год моей работы для Империи Ниппон, и я вспоминаю тебя бледнеющей фигурой с фотографии. Глобальные расстояния делают непрактичными возвращения-визиты, а разве можем ли мы быть дальше друг от друга, теперь уже вся Земля между нами, и все же. Пиши мне. Пиши мне, умоляю.

Меня весьма тронуло то, что ты сообщила про Якуба. (Эзав здоров, растет в силе духа и учится; прилагаю фотографический портрет). Ты не должна была позволять ему мешаться в какие-либо политические игры. Пускай лучше путешествует по свету. Пускай в Париже свяжется с М. Готье, являющимся полномочным представителем пана В., и который, как правило, может связаться с ним по телеграфу. Франция, находясь ныне под властью масонов, не способствует чужим тайным и заговорщическим движениям.

Капиталом от заславского имения распорядись, как мы говорили. Здесь мне не нужны крупные фонды, тем более, когда вступят в силу патенты на мое имя, что проявится, как только наши работы станут явными для всего мира, что, к сожалению, будет означать войну. Читай в газетах о распрях Ниппон с царством Романовых, тут оно и выйдет наше быть или не быть. Потом все уже будет по-другому.

Послезавтра мы выезжаем в Токио, по приглашению двора. Напишу Тебе обо всем. Не удивляйся крупным буквам и неаккуратному письму. Никак здесь мне не удается заказать здесь более подходящие очки, и эти мои gribouillage (каракули - фр.) становятся все более

"Пишешь". ""Нет, войди, присядь". "Адмирал Энамото выразил согласие". "Ты ведь не подданный микадо, сын". "И со всей уверенностью не являюсь подданным царя".

В кабинете Юлиана Охоцкого на первом этаже Врат Туманов, сын Эзав собирает силы, чтобы задать тяжелый вопрос. Отец поглядывает на него над стеклами очков.

"Я дал ей свободное время до ужина. Спешить нет смысла". "Что?". "Тебе двадцать два года, сколько европейских девушек ты здесь видишь? Сколько девушек вообще найдешь в Имперской Академии? Тебя следовало отослать уже давно".

Эзав разбит. Он собирал в себе силы для совершенно других откровений. Портсигар выпадает у него из руки.

Доктор Охоцкий отворачивается на стуле от стола, выпрямляет больную ногу. Он глядит на сына через стекла и над ними, словно бы сравнивает картинки. Эзав запустил усы и короткую бородку, по моде японских офицеров. Он носит темно-синий мундир Императорского Флота Неба, только без знаков отличия, только лишь с вышитой эмблемой золотой хризантемы в Солнце и близнецами-журавлями на воротнике: сигнатура пилота haku tetsu tamasi. Покрой и материал делают его еще более худощавым. А, может, он и вправду похудел.

Наконец-то закуривает папиросу. "Мать в письмах желает меня сватать?". "Нет, сам вижу".