Империя в огне

– Скажи мне, новоиспечённый десятник, так же хороша она в постели, как и обликом своим прекрасным? – остро сверкнул протрезвевшим взглядом Угэдэй.

– То дело личное, но ты об никогда этом не узнаешь, великий хан, – пошёл я на рога, а чего терять?

– Смел! – притворно восхитился хан. – Ай как смел! А не говорил ли я тебе, что возлежать надо с равными себе по крови, пёс?

– Насчёт пса, это не по адресу, – также невозмутимо ответил я. – Это не моя прабабушка спуталась с рыжим псом и наплодила от него ублюдков. А насчёт того, с кем спать, то тут вообще чёрт знает что получается. Это ты должен возлежать с дочерью пастуха, ведь не так давно и твой отец пас баранов. Во всём ты не прав, хан.

Хан не потому так долго давал мне говорить, что ему нравились мои речи, просто он поперхнулся молочной водкой, и, пока верные нукеры хлопали его по спине, я вольготно расположился на броневике и высказал всё, что думал. Сделал я это не потому, что я такой смелый и мне надоело жить. Нет, я просто реально знал, что на этот раз моя жизнь не стоит и ломаного гроша. А умирать с трясущимися поджилками как-то не хотелось.

– Что бы ты ни говорил, я хан, а ты раб. И сейчас меня будет ублажать эта принцесса, а тебя мои нукеры. И всё это время вы будете смотреть друг другу в глаза и наслаждаться. Весело я придумал, раб? Ты смело говорил, молодец, но за всё надо платить. И самая дорогая плата – это плата за право говорить и делать то, что хочешь. У меня это право есть по рождению, у тебя нет.

– Усынови меня, хан, – вспомнил я утренний сон. – Так хочется делать то, что хочется.

– Чжурчжэньскую подстилку на середину, раба раздеть и поставить как положено. Пусть познакомится с прелестями однополой любви, – резко выкрикнул Угэдэй, перекидывая ногу через седло. – Я буду иметь тебя как последнюю продажную девку, и ты навсегда забудешь, что когда-то была принцессой. А спасибо скажи этому вору, который посмел покуситься на добро хозяина.

Ой! Лучше бы он этого не говорил. Но, с другой стороны, он же не виноват, что не всё обо мне знал. Но мне кажется, что если бы он даже знал, то наверняка, из природной своей вредности и вседозволенности, стал бы обзывать Луизу нехорошими словами. Ну что можно ожидать от пастуха тринадцатого века? Даже непонятно, какой кровью они всё кичатся? С примесью бараньего навоза, что ли? До чего же мне всё это надоело! Я считаю, что жизнеспособность и интеллигентность любого общества и индивидуума определяется его отношением к женщине.

Я даже не обиделся на него за то, что он перед смертью хотел сделать из меня девочку, а обиделся я за то, что он так нехорошо отозвался о Луизе. Когда при мне о ней говорят нехорошие слова, мне становится неприятно. Пусть она не настоящая принцесса, но графская кровь-то в ней всё равно течёт. Ей-богу, мне прямо стыдно стало. Я-то мужчина и худо-бедно за себя постою, а она девушка, ей каково?

Поэтому я не стал ждать, когда хан снимет свои поддёвки и начнёт приводить угрозы в действие, а взял охранявших меня нукеров за шиворот и легонько стукнул их лбами. Хотел-то легонько, но был злой и перестарался или лбы у них оказались слишком слабыми. В общем, черепа с неприятным звуком треснули, а я крутанул уже мёртвыми телами вокруг себя. Кешиктены разлетелись в разные стороны, словно разноцветные матрёшки. А в моих руках уже сверкали лезвия двух клинков.

Охрана Угэдэя ребята тоже не простые, поэтому ко мне со всех сторон уже летели дротики и стрелы. Совершая немыслимые кульбиты, я как смерч пронёсся вокруг площади. Мои люди подстраховывали меня, но я работал в ускоренном режиме, а они нет. Мои небесные покровители в очередной раз спасали меня от смерти. Я видел всё: и распахнутые в удивлении глаза, и медленно летящие стрелы, и брызжущую во все стороны кровь. Я был везде и нигде. У ребят против меня просто не было шансов. И вот я стою против выпучившего глаза хана.

– Как ты думаешь, хан, в чём величие человека? – задал я риторический вопрос.

– Ты не посмеешь меня убить. А на твой никчёмный вопрос уже давно ответил мой великий отец Чингисхан.

Он говорил: истинное величие и высшее наслаждение человека в победе над своим врагом; в лишении его всех преимуществ; в стонах, рыданиях и слёзах любящих его; в обладании его женой и дочерьми.

– Незатейливо, – кивнул я, не ожидая услышать ничего иного. – А почему ты уверен, что я тебя не трону? Ведь ты хотел убить меня, почему бы мне не убить тебя? Этих смог, а ты чем лучше? – кивнул я в сторону мёртвых нукеров.

– Я хан! – расправил он плечи.

– А я Вася Селипёрздров. И что?

– Не понял? – вытаращил глаза Угэдэй.

– Ты думаешь, что твоё величие в огромных стадах баранов и сотнях тысяч напуганных тобой людей? – скептически спросил я хана. – Как бы ты ни кичился своей исключительностью, ты как был бараньим пастухом, так им и остался.

– Ты пользуешься тем, что вас больше и можешь говорить мне гадости, – буркнул Угэдэй.