Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

В то же время такие люди, как Скарятин, сталкивались с многочисленными проблемами. Новые установки среди юристов, чьи решения должны были быть трезвым и логичным толкованием закона, были распространены не только среди независимых членов адвокатуры, то есть адвокатов и судей, но и среди прокуроров, формально единственных представителей судебной системы, которые все еще подчинялись исполнительной власти (Министерству юстиции). Это нашло отражение и в отказе прокуратуры выдвинуть обвинения против десяти татарских крестьян, что стало серьезным оскорблением для губернатора. С точки зрения казанского суда восставшие крестьяне были невиновны, если их личная причастность не могла быть доказана. Тот же дух проявляется и в отмене в результате ревизии Ковалевского некоторых административных постановлений Скарятина. И наконец, дух законности пронизывает решение Сената поддержать Скарятина в подавлении беспорядков (что было правомерно, учитывая «чрезвычайную ситуацию») и одновременно начать расследование против него за то, что он взял правосудие в свои руки и проявил «особую жестокость». По мнению юристов, проблема заключалась не в государственном насилии как таковом, а в излишнем насилии, независимо от того, была ли ситуация чрезвычайной или нет. Действительно ли чрезвычайная ситуация требовала массового избиения розгами? Вот в чем заключался вопрос.

Кроме того, это была не просто какая-то группа крестьян, чьи жалобы были выслушаны и приняты во внимание различными административно-правовыми институтами. Это была группа мусульман. Таким образом, это дело подчеркивает не только возникшее внимание к законности, но также и озабоченность принципом равенства перед законом и улучшением правового положения (некоторых) этнических и религиозных меньшинств.

В то же время оно свидетельствует и о том, что внедрение новой правовой культуры было далеко не линейным и беспрепятственным. В судебных палатах решение о виновности или невиновности подсудимых принимали сословные представители. Судебные следователи по-прежнему находились под властью губернаторов. Если обычные суды не давали желаемых результатов, местные власти могли осудить и наказать подсудимых по административному приказу; а поскольку свобода слова была предоставлена только в 1905 году, газеты, освещавшие судебные дела, могли быть закрыты в кратчайшие сроки. Например, всего через неделю после публикации победоносной заметки о процессе Скарятина «Московский телеграф» был закрыт как «безусловно вредная» газета. Более того, как и в других империях, использование монархом массовых амнистий (которые не выделяли отдельных лиц, а миловали большие группы людей, обвиненных в определенных преступлениях) могло в любой момент подорвать работу судебной системы.

Эти противоречия отражают более масштабные изменения и неоднозначность ситуации в поздней царской России. Во многом начало 1880‐х годов характеризовалось теми же противоречиями между либерализацией и усилением государственного контроля, которые проявились сразу после покушения Каракозова в 1866 году. Год, когда Ковалевский был отправлен в Казань, чтобы заменить режим Скарятина более подотчетными правовыми механизмами управления, был также годом, когда генерал Лорис-Меликов был назначен главой Верховной распорядительной комиссии в Санкт-Петербурге, которая объединила различные полицейские ведомства. Во время последующего (недолгого) пребывания Лорис-Меликова на посту министра внутренних дел по всей империи было задержано большое количество настоящих и мнимых бунтовщиков и революционеров, и в то же время бывший генерал предоставил больше свободы прессе и привлек земства к разработке будущих реформ1153. После убийства Александра II весной 1881 года ситуация предсказуемо изменилась к худшему. Вскоре полицейская паранойя дошла до того, что за крик «ура» в нетипичной манере людей могли арестовать1154.

Однако, как я утверждал в третьей главе, было бы неверно рассматривать эти годы в терминах «контрреформ», поскольку ситуация оставалась неоднозначной. Незадолго до запланированного на начало 1883 года суда над Скарятиным консерваторы все еще жаловались на судебную систему. Катков с цинизмом заметил, что самой большой ошибкой бывшего казанского губернатора была его наивность, недооценка новой эпохи — «диктатуры анархии», как назвал ее Катков, — которая уже проявилась в «Процессе ста девяноста трех» и в суде над Верой Засулич — делах, в которых государство и прокуратура не смогли добиться осуждения революционеров1155. Скарятин мог бы сейчас прославиться, язвил Катков, если бы он разрешил татарам иметь свою конституцию и совершать обрезание христианам1156. Позже в том же году епископ Никанор повторил ту же мысль в своем письме к светскому главе Русской православной церкви, указав, что убийства и насилие происходят повсеместно. И кто в этом виноват? «Виновато правительство, виновата ревизия, виноват суд над Скарятиным»1157.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ