Возможно, он не знал о том, что монарх уже отклонил прошение Скарятина. И все же в итоге при совершенно неожиданном повороте событий надежда Каткова оправдалась.
В небольшой заметке, помещенной в конце газеты, 13 июля 1883 года «Новое время» сообщило своим читателям (и другие газеты последовали его примеру в течение следующих нескольких дней), что в результате императорского манифеста, обнародованного 15 мая, уголовное дело против Скарятина прекращено1147
. 15 мая состоялась коронация Александра III, и, как и в предыдущие годы, она сопровождалась амнистиями и помилованиями как подсудимых, так и осужденных преступников1148. Скарятин не был упомянут в этом манифесте как частное лицо. Его уголовное преступление (тяжкие побои) было просто одной из многих категорий преступлений, попавших под амнистию. В прессе не появилось никаких дискуссий или комментариев. Помилование было обычной юридической практикой (как в Российской империи, так и за ее пределами). И все же резкое и беззвучное завершение дела Скарятина поражает на фоне того шума, который его сопровождал в течение предыдущих четырех лет.Бунты и их правовые последствия были обусловлены своеобразной смесью ограниченных административных ресурсов, эпизодической, но значительной модернизацией и международным контекстом, который заставлял (некоторых) государственных чиновников с подозрением или даже враждебностью относиться к мусульманам России. Что еще более важно, это дело подчеркивает степень изменения правовой системы, которая после 1860‐х годов стала делать акцент на ответственности и предоставлять массам новые правовые возможности. Когда «Московский телеграф» заявлял о победе законности, это, несомненно, означало, что новые принципы и процедуры одержали верх над сторонниками старого порядка. Соотнося этот процесс с другими делами против сотрудников правоохранительных органов, газета утверждала:
К длинному ряду судебных процессов о полицейских преступлениях последнего времени «скарятинское дело» примыкает как своего рода апофеоз, в котором <…> представляется ярко освещенная картина дикого произвола, которому нет объяснения и не может быть оправдания1149
.Смысл этого утверждения был двояким. Во-первых, все еще оставалось много чиновников и полицейских, которые мало беспокоились о букве закона; а во-вторых, благодаря новым правовым принципам эти мелкие самодержцы больше не могли действовать по своему усмотрению (ни по отношению к крестьянам в целом, ни по отношению к внутренним «другим» империи).
Весной 1883 года, когда было объявлено о суде присяжных над Скарятиным, триумф нового порядка казался уже реальностью. Возможно, результаты реформы не всегда совпадали с желаниями властей, и это дело также иллюстрирует сосуществование различных правовых идей и институтов, которые продолжали приспосабливаться, усиливать или противоречить друг другу. Управленцы старой школы, такие как Скарятин, превыше всего ценили почтение и послушание властям. Внеправовые формы обеспечения порядка, при необходимости массовое избиение розгами мятежных инородцев, считались приемлемыми формами управления, если они служили конечной цели поддержания или восстановления порядка. Методы Скарятина, безусловно, были радикальными. В России конца XIX века было немного подобных случаев1150
. Хотя розги в то время все еще использовались как форма наказания, они применялись только к тем, кто был официально осужден волостным судом, или к заключенным и ссыльным1151. Были и либеральные губернаторы. Например, губернатор соседней Уфы подвергся резкой критике со стороны епископа за приверженность к соблюдению бюрократических процедур, настойчивое требование работать по воскресеньям и отказ расправиться с восставшими татарами так же решительно, как это сделал Скарятин1152. Тем не менее Скарятин не был необычным главой губернии с точки зрения его ранга и карьеры, а постоянные похвалы, которые он получал от части прессы, церкви и высокопоставленных чиновников, показывают, что было немало и тех, кто одобрял его идеи и поступки.