Имперский маг

— Водопад, — тихо произнесла она, держа перед собой камень в полураскрытой ладони. — Большой водопад, а вокруг лес и горы… — Видимо, она хотела добавить что-то ещё, но не умела и только молча прикрыла глаза с выражением того умиротворённого восхищения, которое Штернберг уже видел, когда она рассматривала его записи, — и которое ему очень нравилось. Своим маленьким экспериментом он остался чрезвычайно доволен: его начинающая ученица с первого раза распробовала то, что умеют ценить лишь избранные, гурманы, мастера психометрии. Сейчас даже трудно было себе представить, каких высот она достигнет при должном обучении, — и за экстрасенса такого уровня начальники подотделов будут готовы друг другу глотки перегрызть, злорадно подумал Штернберг. Но никому не отдам, ни за что. Моя.

Помня о том, что девчонке пока нечего терять, кроме собственной жизни — да и от той она в лагере уже готова была отказаться, — Штернберг стремился внести в её жалкое существование такие вещи, с которыми она не сумела бы так просто расстаться. Прежде всего, она не должна быть равнодушна к моим появлениям, решил он. Она должна ждать их, по меньшей мере, с острым любопытством, а ещё лучше — как праздника. И Штернберг изощрялся в изобретательности, чтобы разнообразить тренировки этой курсантки чем-то оригинальным (монотонность общих занятий её явно не вдохновляла). Во время поездки в одну из засекреченных альпийских лабораторий «Аненэрбе» (очередное срочное задание рейхсфюрера) он потратил полдня, лазая по осыпающимся каменистым кручам, и едва не свалился в расщелину, на дне которой сшибалась с рогатыми камнями стремительная пенистая река, — но зато нашёл осколок горной породы, которого не касались ни птицы, ни звери, ни люди, хранивший величественное безмолвие гор, холод зимних ветров в заснеженных ущельях и жар палящего в летний полдень солнца. Мало кто способен постигнуть всю ценность этого дара из мира дочеловеческого спокойствия, но, насколько Штернберг мог судить, его ученица в достойной мере оценила и это. Он не желал забивать голову своему маленькому ассасину восточными премудростями, основанными на почтительном отношении ко всему живому, и решительно отстранил её от занятий по целительству, полностью отдавая себе отчёт в том, что, вероятно, поступает далеко не самым лучшим образом, — но зато с воодушевлением устраивал ей тренировки по лозоискательству.

Курсанты всегда проходили подобные тренировки в помещениях, и Штернберг решил ради разнообразия сводить свою маленькую хмурую ученицу в монастырский сад. В саду курсантам из бывших заключенных бывать категорически воспрещалось: слишком уж пригласительно-низкой была щербатая каменная ограда (и колючая проволока на ней, подло дезертируя, то тут, то там провисала от буйных ветров), слишком глухими были стены строений вокруг, слишком ветвистыми — старые корявые яблони, беззастенчиво тянувшиеся прямо к ограде (Штенберг почему-то всё смущался отдать приказ спилить их). Это место не располагало к казарменной строгости: даже караульные выходили сюда будто на прогулку.

Здесь, дождавшись начала густого и тёплого февральского снегопада, Штернберг разбросал под деревьями золотые и серебряные цепочки, водонепроницаемые наручные часы, шарики, отлитые из различных металлов, компас, карту в кожаном чехле, пузырёк от чернил, футляр от очков, пустой бумажник, подождал, пока снег полностью скроет его следы, и привёл в сад свою подопечную, нахохлившуюся от сырости и недоумения. Она зябко, но заинтересованно озиралась кругом — на низкое пасмурное небо, на влажные чёрные стены, на ослепительно-белые шатры деревьев, на кустарник в невиданном снежном цвету. Штернберг вручил ей проволочную рамку лозоискателя и, присев перед ней на корточки, долго и терпеливо поправлял её неуклюжие руки, так чтобы рамка могла свободно поворачиваться во все стороны. Неловкие пальцы курсантки порозовели от холода, пальтишко на ней было серенькое, сиротское, потёртый платок сполз на затылок, в коротких, но густых и уже определённо волнистых тёмно-русых волосах блестел тающий снег, а её загадочные эльфьи глаза (травянисто-зелёные в ровном снежном свете) то и дело смаргивали с черноты зрачков крошечное сумеречное отражение белого сада и угловатой вороной тени на снегу. Штернберг тщательно раздавил в себе зашевелившуюся было жалость к этому заброшенному, тёплому, пушистому существу. Он суховато объяснил суть задания (поиск предметов на основе словесного описания), а курсантка теребила рамку, поглядывая на заснеженные ветви, вздрагивающие от осыпающегося под собственной тяжестью мокрого снега.