Имплантация

Прошло время, когда совершенным человеком нам казался тот, кто, умея интересоваться всем и не привязываясь ни к чему исключительно, обладал способностью все пробовать и все понимать и находил средства соединять и собирать в себе все лучшее в цивилизации. Но в настоящее время эта общая культура, столь хвалимая когда-то, производит на нас впечатление чего-то изнеженного и расслабленного. ‹…› Благовоспитанный человек былых времен [l’honnête homme d’autrefois] в наших глазах просто дилетант, а мы отказываем дилетантизму во всякой моральной ценности. Мы видим скорее совершенство в компетентном человеке, который не стремится быть всесторонним ‹…› который имеет свою ограниченную задачу и посвящает себя ей [Дюркгейм 1991, 46] (выделено нами; оригинал см. по [Durkheim 1991, 4–5]).

Развенчание «благовоспитанного человека былых времен» продолжалось далее в разделе, посвященном фактору наследственности (кн. II, гл. 4):

Достаточно сравнить ‹…› благовоспитанного человека [l’honnête homme] XVII века с его открытым и малокультивированным умом и теперешнего ученого, вооруженного всеми навыками, всеми необходимыми для его нaуки знаниями ‹…›, чтобы увидеть значение и разнообразие комбинаций, понемногу наложившихся на первоначальную основу [Дюркгейм 1991, 299, с изменением]; [Durkheim 1991, 308].

С начала XХ века социология Дюркгейма превращается в один из важнейших идеологических компонентов, чтобы не сказать – в идеологическую базу программы образовательных реформ, осуществляемой режимом Третьей республики. В социологии Дюркгейма сторонники сциентификации гуманитарного знания обрели наиболее широкую и артикулированную философско-идеологическую платформу для своей деятельности. Дискурс реформаторов образования становится неотличим от дискурса дюркгеймианцев. Уничижительные отсылки к наследию XVII века и, в частности, к культу «приличного человека» становятся одним из элементов этого дискурса. Яркий пример этого усвоения дюркгеймианской аргументации – лекция Эрнеста Лависса «Воспоминания о неудачном образовании», прочитанная зимой 1902/1903 годов в Школе высшего социального образования в рамках лекционного цикла «Воспитание демократии». Подробно описав полученное им в 1850–1860‐х годах – сначала в коллеже, а затем в Высшей нормальной школе – образование, отличавшееся риторичностью, абстрактностью и отсутствием связи с жизнью, Лависс приходит к выводу, что любые частные реформы окажутся бесполезны, если не будет пересмотрена сама идеология образования, восходящая к XVII веку.

Идеал воспитателей XVII века был прост, и ничто ему не мешало быть таковым, – говорит Лависс. – ‹…› Человеку того времени вполне хватало studia humanitatis, как их тогда понимали, то есть эстетического и морального изучения великих писателей, направленного на формирование «приличного человека» [l’honnête homme], что было практически равнозначно формированию человека благопристойного [l’homme comme il faut] [Lavisse 1903, 23–24].