…Как же трудно было возвращаться! Простившись с хозяином, разведчики тем же путем поползли обратно. Обратный путь всегда короче, и вот уже хуторок, в котором Николай видел истерзанную женщину. Он не мог не заглянуть внутрь и, хотя самым серьезным образом нарушил приказ, заглянул туда. Женщины не было: видимо, хозяин или кто другой, кто знал, похоронил несчастную. Николай помолчал минуту и пополз к своим. Рассказал им, что видел и сегодня, и днями. Прошло еще несколько часов, вот и овраг, их овраг, Петькин овраг…
Вдруг Николай заметил движение там, где все было до сих пор спокойно. Какой-то человек, крадучись, шел по их следу. Разведчики замерли. Человек замер тоже. С какими целями он здесь? Кто он?
Николай сделал знак своим, незнакомца «взяли в клещи». Петр сбил его с ног и прижал к земле. Сверху на него навалился Иван.
— Кто будешь? — спросил Николай.
— Та свои, — захныкал детина.
— Откуда?
— Та здешний, я думал — вы немцы.
— Какие ж мы немцы, мы из окопной команды, вишь, возвращаемся.
— А чего же вы сами-то ползете, аки змеи?
— А боязно, — ответил Николай, — пошли с нами.
— Чего я там не видал, сами ступайте, только подстрелят.
— Кто сказал?
— Знаю, не сегодня родился.
— Знаешь и молчи.
— Ну ладно, прощевайте, — сказал парень, — меня тут знают, не пойду. А вы вот так идите, — показал он на просеку, — здесь немцев нема.
Парень исчез в кустах.
— Не понравилась мне его физиономия, — сказал Петр.
— Еще бы. Главное — встреча с ним нам совершенно не нужна: мало ли, поймают, пытать будут, выдаст.
— А мы в Питере будем завтра, а сюда больше не придем.
— Как знать… Вдруг наш доклад не понравится?
— Да ладно, тебе, пусть тогда сами идут в разведку.
— Без трепа, тихо, — вдруг сказал Николай, — немцы.
В той стороне, куда показал встреченный ими парень, они вдруг увидели людей в серой, уже знакомой Николаю, форме.
«Вот тебе и свой, — зло подумал Николай, — не к добру была эта встреча».
Каким-то чудом немцы их не заметили, и они, буквально как зайцы, притаились в своей ложбинке, отмеченной ими еще по дороге туда.
15
Грузовичок с чекистами должен был ждать их в условленном месте. И он ждал их уже три часа. Пока контрольное время не истекло, можно было не волноваться.
Перед взорами тех, кто ждал, стеной стоял мрак. Этот мрак, казалось, заполнил все кругом, и было особенно неприятно ощущать, что где-то рядом твои друзья, а ты их должен ждать и ничем, совершенно ничем не можешь им помочь.
Вдруг в том месте, откуда ждали разведчиков, раздались сперва одиночные выстрелы, потом частые автоматные очереди, потом ухнул взрыв.
— Накрыли! — ахнул один из ждущих.,
— Не каркай, — оборвал его второй.
— Подождем.
— Ясное дело.
Но разведчиков не было, контрольное время прошло.
И вот когда уже казалось, что время не только остановилось, но пошло вспять, когда уже наступало полное отчаяние, стена мрака вдруг расступилась и появились три фигуры. Измазанные, мокрые.
Кузьмин доложил о прибытии. Обнялись.
Грузовик помчал Николая, Петра и Ивана в город.
«Представить к награде» — такую резолюцию поставил 19 сентября 1941 года на шифровке армейского разведчика командующий Ленинградским фронтом.
16
Одиннадцать суток наслаждался жизнью боец Кузьмин. Он ходил по Ленинграду и прятался от холодного дождя…
За выполнение особого задания группа Кузьмина была представлена к наградам и поощрена одиннадцатью сутками личного времени. Почему одиннадцатью? Да очень просто — на одиннадцатые сутки приходилось воскресенье. Так уж повезло.
Николай, конечно же, поехал к своей невесте, но застал только ее мать, поступившую по мобилизации на завод. Он проговорил с ней весь вечер, узнал, что Тосечка находится в ополчении, там же, где и ее отец. Так они и не встретились. Никогда.
Подумать только, какое это страшное слово — «никогда».
Весь свой отпуск следователь рыскал по архивам, встречался с людьми, искал правду. Он понял; чтобы считаться Человеком, мало вырастить ребенка, написать книгу и посадить дерево. Надо еще хотя бы в чем-то восстановить попранную справедливость. Быть Человеком — это тоже непременное условие.
17
В последний раз Нестеров видел Константина Ивановича в тот день, когда впервые, может быть, что-то стало проясняться. Этот красивый, мягкий человек, который, казалось, был весь устремлен к единственной в его жизни цели — найти правду о брате, вдруг заболел. Но это была не простая болезнь. День его визита к Нестерову был днем перелома к худшему. Константин Иванович, казалось, упрямо чему-то сопротивлялся и вдруг сопротивляться перестал.
Перед Нестеровым в кресле сидел похудевший, грустный человек с изможденным лицом и сияющими глазами, подведенными черными кругами усталости или болезни. Он говорил:
— Николай Константинович, я вам очень признателен за то, что вы сделали для моего брата, для его памяти. Поверьте, я готов был надеяться и в дальнейшем на то, что мой брат вернется, но прошло сорок лет, и хотя не исчезла надежда, но уходит жизнь. Уходит, как ушла она у моих и его родителей. Они не дождались его возвращения. И, не говоря ничего, завещали мне поставить последнюю точку в его судьбе.