Импортный свидетель [Сборник]

Но однажды Саша понял, что все, чего у него не хватает, можно очень легко приобрести, стоит только делать безобидные и мелкие услуги человеку, у которого все это есть. И Саша стал «работать». Если бы он увидел себя со стороны в конце пути, то ужаснулся бы своему падению. Но он не замечал, как затягивает его в омут полной зависимости от чужого дяди: ведь так вкусно и незаметно пьется виски, курится «Пелл-Мелл»… А один раз Хангер даже позволил Саше поводить «вольво», так что очередная Сашина Люська форменным образом обалдела, когда увидела его за рулем. Да и одеваться он стал удобно и легко. И на работе стал бывать редко, только когда надо было принести статью или получить гонорар.

Саша, услужливо подскочив к Хангеру, тотчас же принялся излагать свои беды, но Хангер остановил его своей холодностью.

— Вы очень возбуждены, Саша, неужели я никогда не приучу вас к культуре общения? Впрочем, — добавил он, чтобы уколоть Сашу, — в России мне вообще редко попадались культурные люди, разве что Вячеслав Зайцев.

Саше все равно было, кто такой Вячеслав Зайцев — писатель или продавец мороженого, да и укол насчет русской культуры он переварил без каких бы то ни было эксцессов, потому что, общаясь некоторое время с Хангером, привык, стал тоже думать, что в России мало культурных людей, и смотрел на Запад с вожделением.

Через несколько минут они высадились из серебристой машины на островке возле памятника Юрию Долгорукому. А вскоре уже сидели в ресторане «Арагви», том самом ресторане, где такое славное нежное сациви, и оглядывали аляповатые росписи на стенах и потолке.

— Ну что, «духан в Тифлисе назовем таверной?» — спросил Сашу Хангер — Давайте рассказывайте, что там у вас, Саша.

И Саша, который только что готов был рассказать все и предложить выработанный им еще возле химкомбината, когда он шел с Нестеровым и Ксенией по улице и чуть ушел вперед, план действий, вдруг смутился в прохладном зале ресторана и не знал, как себя вести. Он, который считал за вершину аристократизма духа Литературное кафе на Сретенке с его многочисленными посетителями, вдруг попал совершенно в другой мир, о котором говорил с бравадой, совершенно забыв, что его в этот мир вовсе не приглашали.

Отколупнув кусочек черного хлеба, лежавшего на расписном блюде, смазал его горчицей и отправил в рот. Проглотив, Саша начал говорить. Иногда Хангер его переспрашивал.

— И вы думаете, что следователь все знает?

— Конечно, он сразу же привел меня в дом к моей старой приятельнице.

— А вы?

— А я, естественно, сделал вид, что не знаю ее, но следователь, оказалось, догадался об этом. Все дело в картине.

— В этой мазне с гаражами, что вы принесли? Сразу уверю вас — это не Шагал и не Фальк.

— Возможно, но вы же просили что-либо на память.

— И вы принесли улику. Очень умно. Обо мне кто-нибудь знает?

— Нет, конечно, что я, враг себе, что ли!

— Почему враг? Что у вас за дикарские представления о дружбе с иностранцами!

— Да нет.

— Как же нет, когда вы меня не назвали до сих пор из опасения, что вам пришьют, как вы говорите, связь с иностранцами, а вовсе не потому, что я никакого отношения не имею ко всему происходящему.

— Как это, не понимаю?

— Очень просто. А вы что, Саша, действуете по моей указке, во имя чего? Ах, я вам что-то обещал, машину купить… Я действительно обещал, но имейте в виду, что я не считаю вас умным человеком и потому машину вам подарю только тогда, когда вы поумнеете. То есть когда найдете способ поставить ваше государство в такие условия, чтобы оно не интересовалось, откуда у тридцатилетнего нахлебника тысячи.

— Может быть, наследство…

— Глупости. Откуда у вас может быть наследство с такой фамилией? Генкин — мама мия.

— Тогда что же? — не обиделся почему-то Саша.

— Труд, только труд! Я же вам сказал: садитесь, пишите книгу, пусть вы за нее две тысячи получите, но вас не спросят, откуда остальное. И в Союз журналистов надо вступить, тогда тоже не будут спрашивать, откуда деньги. Сколько у вас публикаций?

— Одиннадцать.

— В среднем по десятке за заметочку. И вы хотите машину? Да как только вами всерьез займутся, тотчас же выйдут на меня.

Генкин не успел ничего сказать. Подошел официант, галантно принял заказ, отошел, вернулся, молча, с улыбочкой, заменил объеденный Сашей хлеб. Принес потные бутылки боржома, разложил приборы. Снова величественно удалился. Принес закуски: мхали, чога и лобио. Саша набросился, не разбирая их изысканности. Пока он ел, думая о своей несложившейся жизни и одиннадцати заметочках, официант поставил перед ним тарелку чихиртмы, а перед вегетарианцем Хангером — шечаманды.

Первый голод был утолен.

— Я пишу такую книгу, — сказал насытившийся Саша.

— Как только она будет у меня в руках, получите свои десять тысяч.

— Но она будет выходить несколько лет.

— Мне от вас нужна рукопись. К тому же, написав ее, вы поверите в себя, а спросят, откуда деньги, раз не вышла книга, скажете: под книгу взял в долг.

Принесли второе.

— Совет хотите, чтобы избавиться от вашего Нестерова?

— Конечно.