In carne

Зато дóма-то как! Хотя, разве может быть дома плохо? Особенно, если дом этот выстроен в самом центре города, и до любого приятеля ли, заведения ли, куда друзья те заходят на стаканчик глинтвейна после службы, рукой подать. А в самом дому можно и печь затопить изразцовую, и камин, усесться перед коим — блаженное удовольствие. И тепло, и огонь веселый, от которого взгляду не оторвать… Сразу легко и радостно становится на сердце. И пусть на улице мразь, но ты-то знаешь — в столице живешь, не абы где. Стало быть, все дороги государства огромного рано иль поздно сюда выведут. Только лучше зимою. Аль летом. Ныне ж и в окно выглядывать не хочется — так на улице препротивно…

* * *

Свадебку в середине октября отыграли. Венчались рабы Божии Тихон и Ольга в неприметной чистенькой церковке, в той, что посреди слободки как раз и выстроена всем миром. Молоденький батюшка, что молитвы читал, был сурьезен и трезв, не в пример дьяку, что с утра на четырех ногах передвигался, отведав поднесенного дураком Тишкою зелена вина. В честь радостного события. Ну да ладно, со всеми случается. И Божьи слуги чай тоже человеки.

Гулянку устроили пусть не слишком шумную — в Ольгиной избе — да со всеми причиндалами. И драка была, а как же? Во дворе. Жених, слава Господу, не участвовал. А то б конец парадному камзолу, что Варфоломей Варфоломеевич холопу бывшему преподнес…

Сам же Растрелли слег после страшного того происшествия в своем доме. Ну, что приключилось с бедным Олег Прокоповичем. Сперва держался, а теперь уж второй месяц из дому не выходил — работал, лежа в кровати. Тихон ему специальных подставочек да подкладочек намастерил. Пусть не шибко удобных, да все лучше, чем пером по бумаге на трясущейся доске водить.

Да… Искали тогда взбесившегося бирюка по всему Петербургу и окрестностям, да результата не добились. Исчез проклятый зверь. Канул сквозь землю, собака бешена. А намедни, чуть рассвело, когда Тихон подавал Варфоломей Варфоломеевичу горячий кофе, то сказывал с чужих, правда, слов, мол, видели громадного белого волка в северных холмах, в чухонских землях… Кто его видал? Местные? Охотники? Мож, правда, а мож, и брешут.

Матушка Лизавета Петровна по смерти сподвижника своего особо не горевала, хоть похороны и устроила пышные. В память о былых заслугах. Сделал свое дело старик, честь ему и хвала. Но в тягость последние годы был — советами смущал без всякого пиетета к положению. Да еще и при слугах. Да комнату за собой держал — ни где-нибудь, в Зимнем дворце. Указывая тем самой царице на особое свое положение. Скончался, так ему и надо. Прости, Господи…

Мартынова замок, что остался теперь без наследников, был величайшей милостью отписан Разумовским. Да только тем такая обуза ни к чему — далеко больно, да и дороги приличной нет. Под летнюю дачу тоже не приспособишь — ни соседей веселых, ни иных развлечений. Да еще и тучи гнуса зловредного. Кто ж из нормальных людей по доброй воле там обживаться станет? И природной красоты не надо. Недостатков куда больше.

Антон Иванович тоже недужил. Но по другому поводу. Спился окончательно. Злые языки трепали, дескать гуляет ночами Лефорт по Невской першпективе в обнимку с одним лишь воздухом, кабацкие песни орет. Врали, сволочи. Коль правдой бы такие речи были, Растрелли б услышал — окна-то спаленки как раз в нужное место выходят. Не шлялся друг сердешный. Дома сидел, глушил иностранные ликеры большими рюмицами. До поры до времени. Ныне ж на воды его увезли. То ль в Тюрингию, то ли в содовы варницы Карла-короля…

Тихон же с Ольгою вопреки обоюдному их первоначальному желанию в дом к Варфоломей Варфоломеевичу жить-ночевать не поехали. Остались в слободке. Уж как их барин не упрашивал. А с домом что будет? А скотину куда? Тишка, правда, безвестью не утек. К себе только на ночь и уходил, а так все при барине, пусть бывшем ныне, крутился. Жалование, ему положенное, брать стеснялся. Мол, что вы, Ахрамей Ахрамеич, как неродной? Разве ж можно с вас денег брать? До того доходило, что Меланья монеты в тряпицу зашивала — чтоб не звякали — да тихонько в карман бывшему холопу подкладывала.

Однако отношения прежними не остались. Случилось что-то. Словно ниточка невидимая, связывающая барина и слугу его верного, оборвалась. Парень теперь нет-нет, да и огрызнется. Или того хуже — хамские слова в дом принесет. Не нравилось это Растрелли. Осаживал несколько раз наглеца. А в последний раз вообще упрекнул. Мол, зря тебе вольная дадена. В скота превращаешься… Отругал, а потом целую ночь заснуть не мог. Жалел, что слов обидных наговорил. Природу ж не винят. А кака у мужика природа? Скотская и есть. Наружу вылезла под влиянием обстоятельств. Чай, в слободке-то не бояре живут с дворянами, все так меж собою беседы ведут. А то и похлеще врежут, хоть уши воском запечатывай.