разверзается…
Нет, не молчишь…
Отвечаешь мне – немотою!
И случится неустранимое – то,
то – единственное – что случится.
Ведь ничто не спасет, не избавит никто
от себя! – Всё продумано чисто!
Это мой – навсегда зависший – вопрос
цепенеющим лунным светом,
это он – онемелым ответом пророс…
И не чьим-то – моим ответом!
Потому
моего отчаянья пот
каплет наземь черною кровью…
И оливы лист – и этот, и тот! —
провожая,
ранят любовью.
Лист и куст – земное это житье —
подтверждают мое призванье.
И моленье мое – прощанье мое.
И тоска…
И в любви признанье…
Чистилище
Чистилище? – Его и нет на свете!
Есть койко-дни, заложенные в смете.
Есть капельницы – сверх койко-дней.
Есть направленье некое… Верней,
всего лишь линия, идущая меж адом
и раем – он беспечно дышит рядом,
воркуя заоконным голубком,
а с нами, вроде бы, и не знаком…
Чистилище – всего лишь точка зренья
на белый свет… В период обостренья
болезни… Лишь граница, лишь черта.
А там, за ней – не видно ни черта…
Не здесь ли – на неуловимой грани —
спохватимся: а жизнь-то отыграли!
И если получили что взамен, —
то неотвязной памяти рентген.
Чистилище, не ты ль вершина жизни?
(Слезой от умиления не брызни!)
Но не в раю оставленном, а здесь
с нас процедуры посбивают спесь.
Чины и званья удалив за сцену,
нам лейкоциты – назначают цену;
о праве голоса – вещает боль, —
единственного равенства пароль.
И доза сестринской дежурной ласки
нам возвращает «ножки», «ручки», «глазки»,
нацеливая свой волшебный шприц
в одну из оголенных ягодиц…
(Ну, как тут не возлюбишь медсестриц!)
Мелодией своей – родная мама,
старается, хотя и платят мало
за волшебство. Какие-то гроши…
А воскрешай бессмертие души!
Но, в сущности, душа – всегда младенец,
пока живет, не весть на что надеясь,
в младенческой готова наготе
начать всё сызнова – не знамо где…
Тоска по рифме
…Побеседуйте с древними, —
удивительно, как им хочется,
чтобы лес вырастал за деревьями,
чтоб сбывались
пророчества!
Мол, что будет, – заранее
предусмотрено и намечено.
Только вчитывайтесь в Писание,
а добавить – и нечего…
Лишь качается маятник —
от надежды – и вновь – к отчаянью,
(так понятней для нас, для маленьких) —
не мешайте качанию!
И приливы с отливами,
что валы тяжеленные катят,
воздаяниями справедливыми
очередно друг другу платят.
Ждет прозренье – незрячего.
День – утонет в ночи непременно.
Но и ночь – рассветом оплачена,—
по закону обмена.
Что там улица! – Курица
знает – ибо воля Господня, —
в мире зло и добро рифмуются,
как сказали б сегодня.
Рифмы! – Грозное озарение
жаждет, – ревностно и азартно:
коль случилось вчера Сотворение,
пусть аукнется Гибелью – завтра!
И со смертью играет младенчество.
И конца вожделеет начало, —
чтоб душа – наподобие птенчика —
выпорхнула!
И на мир не серчала…
Оживает – сгорая! – свечка…
Пусть горит… Не гаси ее,—
слава Богу, – и так не вечна.
Вечно только небытиё!
Но, быть может, вечно и пламя,
что к другой свече перейдет,
зябко теплящееся над нами,
уповающее
на перелет…
О конце истории
…Ну, как же в толк вы не возьмете,
что низвергается Прогресс.
Мир – на исходе, на излете,
и времени – уже в орбез.
Каким богам, каким богигням
ни поклоняйся, – есть ответ:
когда на всех одна погибель,
ни правых, ни виновных нет!
За черной гарью сгинет солнце,
в гортани задохнется стих.
И ничего не остается,
как возлюбить
врагов своих!
День слепящ или ночь антрацитна,
есть у времени бдительный счет:
нашу кровь
Насекомое Цифра
(покопеечке!)
жадно сосет.
Цифра правит
неправедным миром,
обольщая мерцаньем монет.
А печально-отчаянным лирам
в этом мире
спасения нет!
И царит
Насекомое Цифра,
оккупируя наши сердца,
изгрызая их ненасытно…
И – не в силах съесть
До конца!..
Смерть – это то, что бывает с другими.
…И чем-то кормим надежду,
как в юности самой ранней,
всегда пребывая между
надежд
и воспоминаний.
Есть только весна и осень,
а лета – нету в помине,
но мир, однако же, сносен,
когда прогорают в камине
(бишь, в печке обычной круглой!)
дрова, а с ними – и письма
и поднабирается углей…
И жить бы – ныне и присно —
пускай среди ненадежных
вестей и лже-объяснений, —
есть
всеобъясняющий дождик,
осенний
(он же – весенний…)
Его – и улостоверьте,
дабы не кануло в Лету —
как приложение к лету —
то ожидание смерти,
которой, в сущности, нету…
В сторону Земли движется комета
или управляемый снаряд…
Покуда рассеянно тянем
из рюмочки сладостный яд,
далекие инопланетяне
за нами
усердно следят.
Нам кажется,
просто присели
и просто вкушаем вино, —
на деле – мы на прицеле!
И это ли не смешно?!
С какой-то
злорадной надеждой,
снедаемы тайным огнем,
погибели собственной ждем, —
взыскуя причины
нездешней!
Чтобы списать
на кого-то
итоги деяний своих…
Признаться себе неохота
в похожести на слепых.
И в том, что мы стали мишенью
и нами играют ОНИ,
есть нечто сродни утешенью,
грехов отпущенью сродни.
Монолог бортового самописца
Созданный для ненастья,
а также иных аномалий,
чую,
что солнце застя,
дымка минует едва ли…
Не то, чтоб над кем-то возвысясь,
жажду участи лучшей, —
лишь
бортовой самописец,
пишущий на всякий случай;