Таких длинных столов на РБК не нашлось. Накрыли подоконники на четвертом. Не помню, чтобы покупали закуску. Но, кажется, мы всё же чокались. Не на поминках, чай. Правда, были и слезы. Те самые, скупые, мужские. РБКшное братство уходило. Происходящее казалось чудовищно несправедливым.
А Аня, хотя кому было тяжело, как не ей, повторяла: всё на РБК будет хорошо, у нового начальства нет выхода, только убрать старую команду, иначе невозможно работать. Вот тут я с ней до сих пор не согласна. Но сейчас не о том. В чем-то она, как обычно, оказалась права. Жизнь на РБК наладилась. А она стала приезжать туда уже в другом качестве. Со студентами.
– Меня позвали в Вышку преподавать. Дочка говорит: «Хорошо! На Западе профессионалы всегда отходят от практики и идут учить». Что думаешь?
– Даже не знаю. Помню, как ты всё ругала меня, что я понапрасну трачу силы на студентов, что им всё не в коня корм, а заработок для подработки относительный. И всё говорила, что ты – ни за что и никогда! Вот. Не надо было зарекаться!
– Мне интересно. Это новое, я попробую. Посовмещаю, а там решу.
Посовмещала, решила, ушла.
Видеться стали реже. Один год у меня была подработка в Вышке, другой год – нет. Чтобы встречаться почаще, Аня позвала меня поработать к студентам, уже на свой курс.
За семнадцать с половиной лет мы почти не звонили друг другу без дела. Даже не почти, а не звонили вовсе. Наверное, потому, что совместных дел всегда было слишком много. Когда Аня с телика ушла и вопросы по преподаванию закончились, то дела всё равно находились: встретиться в поезде из Финляндии, пересечься в Питере, отметить что-нибудь «на двоих» в кафе или на даче.
А тут поздно вечером звонок:
– Я на минутку. Ты как? Как Серёжа? Я что-то переживаю за вас. И ты работаешь, а он вообще в самом эпицентре коронавируса.
– Да всё слава Богу. Как сама?
– Я берегусь. Ну, пока. Скоро пришлю фильм одного студента посмотреть.
Что-то тут было не то. С чего вдруг такая тема? Может, ее саму что-то беспокоило? Теперь уж не узнать. Неважно. Греет меня, что обо мне заботилась. Родная. Это – то самое слово. Сегодня я его нашла.
Ей хотелось реальных дел и настоящих эфиров
Первые впечатления о другом человеке могут быть обманчивы. Я сначала не мог понять, какая она – Уварова Анна? Строгий начальник? Но в глубине души, оказалось, – добрый человек. Как все эмоциональные люди, она часто меняла гнев на милость и наоборот. А в прищуренных глазах читался вопрос: «Ну что же вы, редакторы, так тупите? Быстрее соображать надо».
Она всегда переживала за успех дела. И воспринимала телеканал РБК, первое в России деловое телевидение, как проект, который обязана была поднять «на эфирную высоту». Много душевных сил отдала РБК-ТВ. Помню, весной 2003-го, во время тестовых эфиров в какой-то комнатушке, отдаленно напоминавшей эфирную студию, придирчиво осматривала всех, кто наговаривал тексты бэзэшек, улавливала голоса будущих ведущих. Многие из тех, кому она тогда дала «зеленый свет» в эфирную студию, действительно стали вести программы на телевидении.
Как-то после очередного тестового прогона выпуска Новостей она присела на корточки у стены, устало вздохнула: «Задолбалась делать тестовые эфиры, когда же наконец настоящие будут?!» Ей всегда хотелось реальных дел. Это чувствовалось.
При Уваровой на деловом телевидении было много нововведений. Но ни одно не предлагалось «просто ради обновления». Помню, как она переживала за одну из таких новинок – прямые включения новостных редакторов с обзорами зарубежной прессы. После первого же эфира сказала мне: «Молодец, хотя видно было, что волновался. А я переживала еще больше тебя».
Когда на РБК пришли «варяги», которым было не до телевидения, Анна Уварова в числе первых поняла, что этот проект для нее исчерпан. Ушла на другой канал, взялась создавать Общественное телевидение России.
Задача была – услышать голос регионов, всеми забытой глубинки, донести его до миллионов телезрителей таким, каков он есть: не рафинированным федеральной казенщиной, а бережно сохраненным, живым. Анна вдумчиво и по-уваровски придирчиво вычитывала на ОТР тексты региональных корреспондентов.
Приходилось «выпрямлять» и «оживлять» материалы, в которых человеческие тревоги и проблемы часто тонули в сорняках речевых штампов и чиновничьих отписок. Когда ОТР заработало в полную силу, поняла, что и для этого, еще одного большого проекта в ее жизни, сделала всё, что могла. Уходя, тепло попрощалась с редакцией, надеялась, что еще увидит всех, кого знала, с кем проработала столько лет. Но… Смерть всегда обрывает пространство возможностей.
Платье