In Nomine Dei

Хор судей израилевых: Праведный народ мюнстерский, изгони грех из среды твоей, помни, что возвещено было пророком: «…87….»

Ян ван Лейден:

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Голос за сценой: Олоферн, военачальник ассирийский, пал не от руки юноши. Не герои и не великаны, наделенные телесной мощью, противостали ему. Но Юдифь, дочь Мерари, погубила его красотой своего лица. Она сняла свой вдовий убор, нарядилась в богатые одежды, чтобы для славы и торжества своих соплеменников-израильтян соблазнить Олоферна. Умастилась благовониями. Надела тюрбан. И красота её пленила душу Олоферна. И она отрубила ему голову его собственным мечом.

Пауза. Из церкви Святого Ламберта начинают выходить горожане, слушавшие проповедь. Постепенно все исчезают. На сцене остаются Гертруда фон Утрехт и Хилле Фейкен.

Гертруда фон Утрехт: Пути Господни неисповедимы, непостижны разумению человеческому. Господь волен в своих желаниях. В стенах крепости Ветулия стояла целая армия израильтян, однако же Он решил, что ассирийцы, осадившие город, будут побеждены слабой женщиной.

Хилле Фейкен: Душа моя пребывает в смятении.

Гертруда фон Утрехт: Отчего?

Хилле Фейкен: Оттого что я не знаю, Господу ли принадлежит тот голос, который звучит в ней неумолчно, приказывая мне спасти Мюнстер. Или же это демоны гордыни и самонадеянности обуяли её, влезли мне в душу, чтобы искушать меня.

Гертруда фон Утрехт: О чем ты? Говори ясней.

Хилле Фейкен: Если Господь пожелал, чтобы Олоферн, военачальник царя Навуходоносора, пал от руки Юдифи, вдовы Манассии, почему бы не пожелать Ему, чтобы девица Хилле Фейкен убила епископа Вальдека, полководца папы?

Гертруда фон Утрехт: Ты, верно, сошла с ума, девица Хилле Фейкен? Неужели ты думаешь, что сумеешь живой дойти до лагеря католиков? А если и дойдешь, неужто можешь вообразить, что поднимешь меч на епископа и убьешь его? Вспомни, какая участь постигла Яна Маттиса — он ведь тоже решил, что Господь воззвал к нему, а в итоге лишился головы.

Хилле Фейкен: Если Ротманн говорил нам сегодня о Юдифи и Олоферне, то лишь потому, что этого хотел Господь — хотел сегодня, а не вчера и не завтра. На Яне Маттисе Господь испытывал нашу твердость. Кто посмеет отрицать, что на мне не захочет он испытать её вновь?

Гертруда фон Утрехт: Но ты ещё совсем ребенок.

Хилле Фейкен: Давид был годами не старше меня, когда вышел на бой с Голиафом и победил его.

Гертруда фон Утрехт: Давид издали метнул камень из пращи, ты же не сможешь соблазнить епископа Вальдека, не приблизившись к нему. Ты будешь стоять перед ним нагая и безоружная, ибо нагота твоя есть орудие обольщения, но не орудие убийства.

Хилле Фейкен: Я задушу его.

Гертруда фон Утрехт: Этими вот тонкими ручками? Этими хрупкими пальчиками?

Начинает доноситься шум битвы — орудийная пальба, крики, лязг оружия. Католики в очередной раз пытаются взять Мюнстер приступом. В этой сумятице, в толпе бегущих людей исчезают Гертруда фон Утрехт и Хилле Фейкен. Вдалеке, в глубине сцены возникает зарево. Медленно, как удаляющаяся гроза, стихает шум битвы. Защитники Мюнстера вновь появляются — по виду их можно судить о том, сколь ожесточенной была схватка. Входят Ян ван Лейден, Книппердолинк, Ротманн и Ян Дузентсшуэр.

Ян ван Лейден: Если бы вы совершили какой-нибудь грех в глазах Господа, Он предал бы вас в руки врагов и поверг бы в прах перед ними. Однако народ Мюнстера, покорный воле Господа и моей власти, ничем не оскорбил Его, и потому Он защитил нас сегодня, а враги наши навсегда покрыли себя позором и бесславием.

Ян Дузентсшуэр: Ян ван Лейден, провозглашаю тебя воителем Господа.

Книппердолинк (Ротманну): Воители Господа — это те, кто отдал свою жизнь, обороняя Мюнстер.

Ротманн: Берегись, Книппердолинк, как бы за такие слова не расстаться с жизнью и тебе.

Ян ван Лейден: О чем вы там шепчетесь?

Ротманн и Книппердолинк: О том, что нет средь нас всех человека, более достойного именоваться так, как назвал тебя Ян Дузентсшуэр.