in0

— Нет, — спокойно возражает, — это лишнее. Дураками жить не надо. Но до девяноста нам хотелось бы — потому что уж какая тут хорошая жизнь, и мы тут все собрались добропорядочные бабушки.

Выпрямившись, Мария Кирилловна поет: «Нам песня строить и жить помогает», — и слегка марширует. Она поет песню до конца. Голос у нее отменный — насмешливый, сильный и молодой. Почти девичий.

II.

Конечно, это конферанс для гостей, да и иронию не спрячешь (Марья Кирилловна вошла во вкус и исполнила также «Дайте в руки мне гармонь»), но все равно чувствуется: им здесь неплохо. Мрак казенного дома все равно не заболтать, а здесь мрака нет, есть весна, большая очень светлая палата и чистые, вымытые, благостные бабушки. В первой палате Белевского дома-интерната милосердия для престарелых и инвалидов (300 км от Москвы, Тульская область — на границе с Калужской и Орловской), где живут самые крепкие и «добропорядочные», за домашность отвечает большой туркменский ковер на стене; когда-то за такими писались в очереди.

— А вот в старости — только жить, а я уже состарела. Жила хорошо, а жить уже некогда. Детей не было, для себя жила. Водки сроду не пила, и пудриться мы не пудрились. Не блядовала, и водки сроду, — она идет по второму кругу, рассыпаясь в комплиментах богоугодному дому, и наблюдающая за беседой фельдшер Надежда Петровна поощрительно улыбается.

Ключевое слово — «дают».

— Как жили-то: красивое не на что, мыла не на что, соли не на что. Лен сеяли и тканые рубахи шили себе, не могли ситца купить к Троице. Мы-то всю жизнь дерюжкой накрывались — дерюжку носили, а тут одежу дают, белье, все дают. Постель чистая, белая, меняют раз в две недели. Деньги есть у нас, четверть пенсии дают на руки. Еду дают — завтрак, обед.

— И полдник! — уточняет палата. — Полдник даже!

— И ужин. А что до жизни, деточка, то жизнь прожили мы честную и трудную.

— Честную и трудную, — одобрительно резонирует палата. (Я еще несколько раз услышу эту формулу.)

— На всем готовом мы, сытые, деньги, тепло, никогда так хорошо мы не жили...

Шепчет:

— Вот только подмыть негде, — и трогает себя между ног.

III.

«Подмыть негде» есть показатель не бесчеловечного интернатского жизнеустройства, но архитектурной непреодолимости. Здание Белевского дома-интерната для престарелых и инвалидов — памятник классицизма XVIII века, перестройке не подлежит, попытки предыдущих директоров утвердить пристройки успеха не имели, — и сейчас старухи спускаются в столовую и туалет по очень красивой, с резными балясинами, но крутой деревянной лестнице. Это здание — бывшая гостиница Крестовоздвиженского женского монастыря, с 1874 года — епархиальная школа для девочек (читаю список учительниц: «...монахиня Феофания Кросникова, окончила курсы в Московском Николаевском институте, монахиня Магдалина Ревякина, домашнее образование...»), позже — церковно-приходская школа, в раннесоветское время — молокозавод, с 1935 года — дом престарелых. Присутствует почти на всех видовых открытках Белева. И в самом деле, вид на излучину Оки здесь такой, что впору ставить панорамную площадку с трубой, и калитка выходит сразу на крутой берег.

Здесь, конечно, не нищета, но та бедность, которую принято называть опрятной. И комфорт не всегда в ладах с безопасностью. Да, такая лестница — зато обработана противопожарным составом до последнего сантиметра (один из самых страшных пожаров — в Николо-Вельегорском интернате для престарелых в позапрошлом году — был поблизости). Да, ветхое здание — зато в прошлом году, как рассказывает директор Инна Алексеевна Репрынцева, полностью поменяли электропроводку — аж на полмиллиона рублей. Дом милосердия находится, слава богу, на областном бюджете, и хотя денег мало — а в этом году остались защищенными только жизненно важные статьи расходов, — но если прокричать в область, то, как правило, отзываются, говорит Инна Алексеевна. В городе ее характеризуют как «хозяйку» и «очень добросовестную женщину», поднимающую интернат. Только поэтому в доме милосердия есть свет, вода, еда и даже совсем немного лекарств.

IV.

Идея Белева — город-музей; еще я слышала определение «несбывшийся Суздаль». И в самом деле: древнейший русский город, ровесник Москвы, город-крепость, центр удельного Белевского княжества, богатый ярмарочный город на торговых путях и — окончательно захиревший к началу прошлого века благодаря железнодорожной экспансии (вот правильно Константин Левин ненавидел железные дороги) и обмелению Оки. Культурный бренд Белева — Василий Андреевич Жуковский; здесь, в селе Мишенском, родился, здесь томился по юной своей племяннице Маше Протасовой. Вся русская литература, особенно усадебного извода, так или иначе отметилась в Белеве — от Фонвизина с Пушкиным до Пришвина с Пантелеймоном Романовым.