Иначе не могу

Он побежал к ажурному силуэту буровой — все равно завтрак задерживался. Скорее всего, не умещалось в сознании: заграница — и знакомая до мелочей установка турбинного бурения. Та самая, с которой началась его дорога к нефти. Болгары, обнаженные по пояс, колдовали возле ротора. Лязг инструмента, хриплый стон лебедки, звонкие стальные параллели тросов, подрагивающая палубной дрожью площадка настила. Опытный глаз Сергея заметил неуловимый для других разлад в работе. Чуть опаздывает помбур, коренастый парень с выпяченной челюстью, не вовремя подает очередную «свечу» верховой, у пожилого мрачноватого бурильщика за тормозом, кажется, далеко не идеальная интуиция — вон как неосторожно стыкует колонну, так и резьбу недолго сорвать. Болгары, все четверо, разом обернулись к нему и дружно заулыбались. Сергей, помахав в ответ, погладил раскаленную солнцем ткань, служившую защитой от непогоды: «Системы Инсарова…» и невольно улыбнулся, вспомнив тургеневского Инсарова. Любопытное совпадение… И обрадовался, будто поздоровался с давно отсутствовавшим приятелем. Мрачноватый бурильщик, обнажив все тридцать два великолепных зуба, подозвал его к себе. «Откуда, братушка?» «Урал. Нефтяник». «О, я бывал у вас. Практика. Азаматов — там?» Сергей дотронулся до потного коричневого плеча бурильщика: «Конец крючка длинный очень. Обрезать надо», — и жестами начал объяснять, показывая на крючок, которым помбур оттягивал конец трубы на настил. Бурильщик покачал головой и что-то крикнул рабочему. «Слишком мелкий шурф. Поэтому квадрат высоко торчит над землей. Неудобно. Понял?» Тот так же часто покачал головой, не сводя глаз с бурильного инструмента. «Как нефтепроявление?» «Нямам. Пока нет». Слегка обескураженный решительностью, с которой болгарин отмел все его советы, Сергей вытащил сигарету, намереваясь угостить бурильщика, но тот запротестовал: «Пушенето забранено. Не можно. Газ», — и изобразил округлыми движениями руки нечто вроде облака. И добавил: «Опасно». Сергею почудилась легкая усмешка: вот так нефтяник, простых истин не знает. Смутившись окончательно, Сергей прощально помахал рукой, сошел по наклонному настилу. У ресторанчика сипло надрывался автобус, дозываясь пропавшего пассажира. Войдя в салон, Сергей расхохотался, вспомнив, что у болгар кивок означает отрицание, а отрицательное движение головы — знак согласия.

…Что ж, честно ответить на дурацкий вопрос о своей работе?

Да, люблю. И никуда не деться от этих крутых увалов, утыканных вышками, от запаха сероводорода, привычных тропинок к участку, от ежедневной ругачки. От рыжей Любки, баламута Анатолия, молчаливого Тимофеева, мудрого Сафина. Никуда!..

Тот памятный весенний вечер, когда он очищал брюки и плащ в ванной на квартире у Старцева, Анатолию почему-то запомнился надолго, хотя ничего особенного не произошло. Просто разговаривали, отхлебывая крепчайший чай, и было удивительно тихо в комнате. Лишь невразумительно пел в углу приемник. Тогда-то и спросил Сергей — серьезно, как-то жестко, когда он, Семин, возьмется за ум.

— Это в каком смысле? — обиделся Анатолий, хотя примерно и догадывался, о чем пойдет речь.

— Да хоть бы в смысле драк. Ты ж попросту в хулигана превращаешься. Не выношу шпану, подлая, копеечная публика. А тебя с ними видели.

Анатолий помрачнел.

— А-а!.. Больше наговаривают, Сергей Ильич. Да и не отпетые они вовсе. Так, пижонят.

— Я сам терпеть не могу маменькиных сынков. Это хорошо, что ты себя в обиду не даешь. Но, знаешь, какой-то умный человек сказал, что не бывает добродетели, которая при известных обстоятельствах не становилась бы пороком. Чуешь?

— Все правильно, только без причины я не дерусь.

— А позавчера — чуть ли не с кулаками на Сбитякова?

— Что вы на самом деле! — вспыхнул Анатолий и сделал движение, будто хотел встать. — Причину не знаете, а говорите.

— Ладно, не кипятись. Пей чай. А что за причина?

— Это мое дело, — буркнул Анатолий. — Из-за некоторых клеветнических измышлений, как в газетах пишут. Пришлось продемонстрировать… как это… свой военный потенциал.

— Как хочешь. Раз нельзя говорить…

— А я вот скажу! — вдруг заволновался Анатолий, нервно подергивая замок тренировочного костюма Сергея, в который он облачился. — Он при ребятах на вас стал бочки катить. Мол, карьерист и выскочка ваш Старцев…

Он замолчал. Обоим стало неловко. Молчание затягивалось. Чтобы как-то разрядить неловкость, Сергей спросил:

— Слушай, как ты умудряешься в институте заниматься и с оркестром возиться?

Анатолий пожал плечами:

— Приходится выкручиваться. В институте — во вторник, четверг и субботу. Остальные дни — репетиция. И, потом, у меня второй трубач опытный, часто вместо меня проводит репетиции. А вообще-то, откровенно говоря, подзапустил я институтские дела. Пятую скорость включать надо.

— Пьешь? — в упор спросил Сергей.

— Ну да! — ухмыльнулся Анатолий. — Люба вето наложила. Да и самому надоело. И вообще, я кое-что начал понимать по-другому, Сергей Ильич…