Иначе не могу

— Только любовные послания, — серьезно ответил тот.

— Пойдем в летнее кафе, Надя?

— В «Ладу»? С удовольствием. Название — прелесть, правда?

— Совершенно гениальное, — согласился Сергей.

— Пойдем быстрее! — Она схватила его за руку и потащила по крутой каменистой аллее парка вниз. Убыстряя шаг, он пошел, посмеиваясь над собой: ни дать ни взять влюбленная пара. Он посмотрел на ее легкие незагорелые ноги в туфлях с высокими каблучками без задника, тонкую длинную спину, угадывавшуюся под свободного покроя блузкой, смеющееся лицо, волосы, в которых неуловимо чередовались блеск и тени и которые так похожи на Риммины.

«Какая муха меня укусила? Черт понес вчера к кинотеатру! Вроде бы, вышел из возраста, когда можно шляться по улицам и заводить знакомства с девчонками».

В кафе почти не проникало солнце. Нет, оно прорывалось через лиственный разброс кленов, припавших к окнам, и яркие пятна разбежались по всему залу, взбегая на столы, инкрустированную никелем стойку бара, раскачивались на висячих голубых плафонах.

Сергей нахохлился и закурил. Пока Надя водила по узкой страничке меню, он автоматически отметил, что ей не идет перламутровая помада. Она должна быть ярче, отчетливей подчеркивать линию губ, от этого они только выиграют. И зачем она так загнула ресницы? И неаккуратно — некоторые участки так остались прямыми, как пики. А вот глаза — несоразмерно маленькие на таком лице. К удлиненному овалу подошли бы большие, от самых висков до переносицы. Однажды в областном художественном салоне он видел портрет женщины в черном. Огромные глаза на фоне тревожно-чистых березовых стволов. Кажется, репродукция с врубелевской картины. У Нади глаза круглые. Правда, плечи великолепные. И опять-таки в них нет теплоты. У той же Дины — расцветшие, гордые, как бы ожидающие сильных рук. Эти же просто красивы. Грудь, правда, ничего. В общем, все в норме. Не вылезает из стандартных параметров, из общепринятых контурных измерений, которые он видел однажды в американском «Плейбое».

Он изучал ее как схему, в которой не должно быть ничего лишнего. И вспомнилась Римма. А за этим воспоминанием маячило зыбкое прекрасное лицо Ирины. Он вздохнул.

— Что пить будем, Надя?

— Лимонад… Или пиво?

— Такие, как… Ну, ладно: шампанского или сухого. Согласна?

— Хорошо, — кивнула Надя. А на закуску — что-нибудь легкое. Салат, например.

— И конфет.

Глупое положение! Случайное знакомство, ни к чему не обязывающие отношения. Вчера он увидел ее у кинотеатра, вспомнил точеные плавные руки над столом, ставящие чай, быстрый взгляд — секретарь Азаматова Надя. Подошел к ней, начал нести несусветную чушь, удивляясь собственной болтливости. Бродили по одноэтажным переулкам, по детским площадкам в глухих зеленых дворах. Поцелуи, гибкое нервное тело в руках. Тетя Даша выронила вязанье, увидев, что сосед пропускает в свою комнату девицу, которая при виде ее скромно опустила глаза.

— Как же ты перед матерью отчитаешься? — спросил он Надю утром, когда она причесывалась перед зеркалом.

— У подруги ночевала, и все, — беззаботно отмахнулась она. — Не маленькая.

— Угу… Не маленькая, — сказал Сергей, вспомнив ее бестрепетный взгляд, когда он накануне запер на ключ дверь комнаты и подошел к ней. — Конечно…

— Шампанское — прелесть. Попробуй, Сережа!

Что толкнуло его на эту связь? Объяснить внятно он этого не мог. Вероятнее всего, не оставляющее в последнее время чувство беспокойного и тревожного одиночества, когда хочется бежать без оглядки, стряхнув с себя груз утомительной повседневности. И вот — Надя. Ее неутомительная ласковость, ее голос — по-особенному нежный и протяжный, когда она произносит: «Сережа…», ненавязчивость заставили его забыться на короткие ночные часы. А теперь, кажется, наступает похмелье.

— Ты слышишь? Пей, а то выдохнется.

— Это донское игристое.

Ее нога мягко прижалась к ноге Сергея. Он убрал свою. «Скот ты все-таки. Вчера она тебе казалась чудом. Ты даже умилялся тому, как она неловко пьет вино. Сажал на подоконник, чтобы полюбоваться профилем».

Он начинал злиться — на беспечную Надю, на официанток, гремевших подносами, на себя.

— Сережа, о чем ты думаешь?

— Не обращай внимания. Ты, наверно, проголодалась?

«Никого не хочется видеть. Уехать, что ли? Тем более, что предлагают в Урай начальником цеха капитального ремонта скважин. Что я здесь высижу? Что докажу? Что хочу честно выполнять свои обязанности?.. Выходит, совесть имеет еще и подразделы? В одном случае сделка с ней называется подлостью, в другом — «учетом объективных условий?» Дожить до тридцати лет и запутаться в моральных критериях. Заставить людей работать на совесть — значит не верить им? Какая чушь? Вера вере рознь. Я всегда уверен в профессиональной пригодности своих ребят. А вот Генка погиб. «Доверяй, да проверяй» — золотое правило, но как легко его, оказывается, испохабить демагогией!»

— Сережа, сегодня концерт во Дворце. Приезжает Ренский с ансамблем. Пойдем?

— Хорошо.

— Мне уже скучно.

— Сейчас пойдем. — Ему вдруг захотелось обыкновенной холодной воды. Он сходил на кухню, принес.