Иначе не могу

Дина молчала. Взявшись одной рукой за поручень автобуса, она другой подняла воротник легкого бежевого пальто, пытаясь прикрыть им лицо от ветра. Под темными бровями теплились ее орехового цвета глаза — в них была растерянность и что-то похожее на пугливую радость. Она шагнула со ступеньки — и, потеряв опору, упала бы, не подхвати ее Андрей вовремя.

— Держи крепче, парень, уведут, — крикнул водитель, закрывая дверцу.

Андрей держал Дину за талию, локти ее упирались ему в руки. Между ними, как шлагбаум, белел рулон бумаги, обернутый на концах газетой.

— Андрей…

Он поцеловал ее прямо в губы на шумной по-воскресному площади. Их то и дело разъединял человеческий поток: нефтяники ехали со второй смены. С криком мчались по отшлифованным ледяным тропинкам на тротуарах мальчишки, дворники деловито сыпали под ноги прохожим песок; кое-где порывисто замерцали огни.

— Андрей… люди же…

Они пошли вдоль белой громады длинного дома, все более розовевшего с каждой минутой: на Япрыктау метался факел. Андрей, идя рядом с девушкой, не обращал внимания на укоризненные взгляды и ворчанье встречных, которых он задевал своим массивным телом. Глядел только на Дину — на выпуклость лба под мягким козырьком модной шапки, на тонкие длинные брови, на ресницы — они казались совсем черными в алом факельном отблеске, на строгий и нежный в то же время подбородок и никак не мог привыкнуть к мысли, что наконец он нашел ее в далеком маленьком городе.

Наверно, это было так и нужно — искать ее потерявшиеся следы в течение двух лет, наконец, отыскать, поскандалить с начальством, плюнуть на великолепную должность в Речице и кинуться, очертя голову, именно сюда, даже не подумав о том, что Дина могла выйти замуж. Кинуться, может быть, затем, чтобы встретить ее опасливый и настороженный взгляд, ее вечное внутреннее отстранение от его, Андрея, дел, мыслей, переживаний.

— Дина, — окликнул он.

— Я, Андрей! — торопливо, с готовностью повернулась Дина. Рулон она держала обеими руками, было видно, что они у нее замерзли в перчатках — она то и дело шевелила пальцами.

— Ты замерзла?

— Нет, что ты.

Андрей взял рулон, девушка с явным облегчением вложила ладони в рукава.

«Встретились, чтобы молчать. Что ж… я привык».

Дина поскользнулась, он взял ее под руку.

— Ты все-таки замерзла.

— Нет, нет.

— Зайдем в ресторан?

— Стоит ли? Хотя… если ты хочешь…

Зал был полупустой. Андрею он понравился еще в первый день приезда: не слишком широкий, со вкусом оформленный: половина одной стены сплошь зеркало, и от этого помещение кажется просторным и светлым. Роспись под потолком, декоративные висячие цветы. И тихое пение «меломана» — автомата.

Дина поправляла прическу, стоя у зеркала. Облокотясь на барьер гардероба, Андрей наблюдал за ней, как девять лет назад у Алексеевского тракта, когда подвыпившие и кто во что одетые призывники штурмовали автомашину. Ревели гармони, летели смачные лепешки из-под ног плясунов, бабы истошно голосили частушки. А чуть поодаль, держась за руки, торопливо говорили что-то друг другу Динка из 9-го «В» и Виталька Свиридюк, веснушчатый и тонкий, как не успевший упасть поздний тростник. Помнится, выкатилось откуда-то неприкаянное перекати-поле и с размаху куснуло голые Динкины ноги. Потом они с Виталькой сидели на самой задней скамье газика и орали в общем хоре совершенно бессмысленное и веселое. А в пестрой толпе родни и провожающих щемяще долго серело легкое Динкино платьице. Через два года на том же большаке она встретила Андрея. Встретила одного, потому что Витальку убили в Венгрии.

— Андрей!

— А? — он встрепенулся, взял девушку за локоть и провел в узкую дверь. И пока Дина огибала столик, он подумал, что она, в сущности, мало изменилась: та же, по-деревенски статная, не полная талия, четкий рисунок икр, округлые плечи и высокая крепкая грудь.

— Вот и встретились, — сказал он и накрыл своей большой ладонью ее пальцы.

— Здравствуй. — И что-то похожее на нежность мелькнуло в ее глазах. — Здравствуй.

Дина полузакрыла их, несколько раз кивнула. Андрей всегда любил это доброе и милое движение ее головы.

Когда официантка, приняв заказ, ушла, он снова взял ее за руки. Они долго изучали друг друга, изредка улыбаясь, как будто и не стояла между ними трагедия восьмилетней давности. Будто не было тоненького Динкиного плача за той самой партой, за которой когда-то сидели Андрей и Виталька, не было долгого молчания на письма Андрея, не было страшных слов: «Почему он, а не…»

Они сидели молча, подчиняясь странному закону не слишком радостной, но хорошей встречи.

Андрей поднимал бокал с нежно-зеленым шампанским, они чокались, и он каждый раз успевал заметить ущербинку Динкиного безымянного пальца — еще в школе неосторожно обошлась со шлифовальным станком. Чудачка, она по привычке подгибает палец, стыдясь ущербинки.