Иная судьба. Книга II

Что особа, именуемая в прошлом Анной де Фуа де… и прочая, могла быть пособницей самого Диавола, о чём говорит наличие подозрительных отметин на теле.

Что особа, именуемая Анной де Фуа и прочая, была осведомлена об образе жизни в Саре, в замке барона де Бирса, о тамошних порядках и обычаях, иначе говоря — была хорошо подготовлена.

Что оная особа вела беспутный и безнравственный образ жизни, коему ни в какой мере не потакал супруг, ныне здравствующий, а, напротив, пытался урезонить женщину, называющую себя Анной, и вернуть её в лоне семьи и Церкви.

Что нынешняя госпожа, от услужения которой девицу Флору отстранили, в чём она и чувствует незаслуженную обиду — эта госпожа есть полная противоположность бывшей. А главное — отличается поведением и благонравием, свойственным благородной даме, имеет приятные манеры и обхождение, и при том — грамотна, просиживает целыми днями за умными книжками, чего за прошлой Анной сроду не замечалось.

Что утверждение господина герцога, будто жена частично потеряла память, есть лжа и хитрость…

— Довольно, — прервал комендант откровения девицы. — Повтори-ка, что ты там сказала?

— Да надоела ему до чёртиков жена, вот и решил он её на другую поменять! Не знаю уж, откуда он её выкопал, такую похожую…

— Хорошо подумала? — холодно осведомился мэтр Карр. — Вспомни, о чём предупреждали.

— Я — за правду… — Горничная всхлипнула. Дура. Хоть кол на голове теши — ничего не поняла.

— За правду, говоришь… И под протоколом подпишешься?

Флора вдруг оробела.

— Неграмотна я, ваша милость. Крест поставлю.

— Ну-ну… Зачитайте ей, что написано, господин писарь.

Он внимательно следил за выражением хорошенького личика и видел в нём лишь растерянность и недопонимание. Всё вроде бы так, всё с её слов… только в чём подвох-то? Но согласилась со всем зачитанным, и когда позволили подойти к столу — крест на бумаге поставила. И писарь заверил оный крест своим размашистым росчерком.

А после этого по знаку коменданта Флоре заломили руки и вновь привязали к столбу. На этот раз спиной.

— Дура девка, дура… — Уже не стесняясь, вслух сказал комендант. — Тебя предупреждали? Предупреждали, и не единожды. Закон об оскорблении его светлостей гласит, что никто не смеет возводить хулу ни на господина герцога нашего, ни на его светлейшую супругу, о чём тебе тут внушение сделали не раз. А ты всё за своё. Правду ищешь? Свою правду ты изложила и с ней согласилась. Протокол сей с твоими словами останется у нас, и надо будет — мы ему непременно ход дадим. А вот за оскорбление его светлости и за то, что во лжи его обвиняешь…

Умел господин Карр нагнетать страху, умел. Глаза его, и без того не слишком выразительные, становились в такой момент огромными, прозрачными и абсолютно безжалостными. Закоренелых подонков к месту взглядом приколачивал, не то что хлипкую деву. Горничная задрожала. По скудоумию своему она сперва решила, что, раз уж её внимательно слушают, то и сделают всё, как её хотелось бы — разоблачат самозванку, с позором выгонят, и, может, вернут откуда-то прежнюю госпожу, а если нет — то пусть хотя бы т о й достанется как следует. Но на деле оборачивалось не так.

— Звания ты подлого, хоть и папаша твой был заезжий то ли граф, то ли виконт, да ведь не признал же он тебя… Стало быть, за оскорбление чести его светлости полагается тебе самое малое — петля.

Коленки у Флоры ослабли, и, если бы не путы, она так и сползла бы к подножью пыточного столба.

— Но ведь это же правда… истина…

— А что есть истина? — задал риторический вопрос комендант. Воздел очи к небу, проявляя уважение к цитате из писания, и продолжил. — Истина в том, голубушка, что вас дураков и дур, учить надо, а иначе, как примером и наказанием, не остановишь. Господин писарь, что у нас там полагается в таких случаях?

— Битьё кнутом на площади и урезание языка, с последующим повешением, — деловито сообщил писарчук.

— Так-так… ну, первую часть ты, считай, получила, пойдём далее…

Анри своё дело знал хорошо. Быстро прихватил голову девицы ремнём поперёк лба к столбу, вогнал в рот специальный роторасширитель — не она первая проходила по этой статье, нужные приспособления были наготове. Не обращая внимания на слабые вопли, ухватил клещами язык.

— Весь что ли резать?

Комендант глянул на переполненные ужасом и слезами глаза девицы, вздохнул. Ох уж, эти Евины дщери…

— Кончик раздвои. Будет с неё.

— Эх! — крякнул палач. То ли не любил размениваться на мелочи, то ли возжелал большего наказания, ибо сам был пристрастен — но служба есть служба. Перехватил у помощника раскалённые щипцы, быстро щёлкнул — да умело, да ловко, даже губ казнимой не обжёг. Та вскрикнула горлом, замычала, забилась.

— Не бойсь, — хладнокровно успокоил Анри, освобождая рот жертвы от железяк. — Заживёт как на собаке. У меня рука лёгкая — ни заразы, ни нагноения…

Дёрнул за узел верёвок и подхватил упавшую в обморок деву.

— Вишь, нежная какая. Слабее госпожи, та дольше терпела. Ваша милость, куда теперь её? Неужто и впрямь вешать?