Иная судьба. Книга III

В голове молниеносно выстроилась картина: Винсент оценил степень опасности как среднюю, потому и допустил врага к его телу, помня, что к Жильберту во сне ни один чужак не подберётся безнаказанно. Почему-то ему надо было пропустить сюда эту женщину. Зачем? Чтобы себя выдала?

И как она посмела притворяться Мартой?

Подавив очередной приступ ярости, он приказал:

— Глянь, что там на полу.

Капитан шагнул ближе. Приподнял фонарь, подкрутил колёсико регулировки пламени для большей яркости.

— Кинжал, ваша светлость. Эльфийской работы, без ножен. Ножны у дамы на поясе, выпирают из-под верхней юбки… — Сделал ещё шаг, отступил. Бросил через плечо: — Всем видно?

— Неслыханное злодейство, — прогудел отец Исаак. — Вот ведьма, а? Покусилась на самого нашего государя! Смерть ей!

— Тише, тише, брат… — Тук внимательно вгляделся в обронённое оружие, сиротливо валяющее на дощатом настиле, затем в посеревшее лицо жертвы, которую его светлость так и держал почти распятой на постели, не думая отпускать. — Лезвие-то по кромке смазано ядом, какая уж тут смерть… Тут попытать сперва надо, или кто послал, или своей волей пришла, а может, зачаровали…

Пленница, дёрнувшаяся при слове «попытать», вскрикнула:

— Да! Да! Меня заставили!

Брат Тук покачал головой.

— Что-то не видно на тебе следов чужого воздействия, дочь моя… Ваша светлость, извольте не напрягаться и чуть сдвинуться влево, мы сейчас возьмём её под контроль. Готов, брат Исаак? Отпускайте, ваша светлость.

Пленница, казалось, перестала дышать. Лишь конечности судорожно подёргивались, когда её поднимали и привязывали к стулу. На последнем действии настоял брат Тук, пояснив, что постоянный ментальный нажим может вступить в конфликт с чужим настроем, внедрённым, возможно, в это тело, а потому — особо давить не следует, лишь иногда, в целях безопасности…

— Я не хотела… — торопливо забормотала женщина, едва получив относительную свободу и возможность говорить. — Это… не смотрите на кинжал, он только для того, чтобы защищаться. В лесу полно хищников, я боялась…

— Настолько, что привели вслед за собой сопровождение, — прервал её лепет капитан Винсент. — Под ножи которого упорно пытались согнать наших людей.

Сказал наудачу. Но по дёрнувшей всем телом жертве понял — угадал.

— Так-так, — несколько удивлённо протянул вдруг герцог, усаживаясь на койке поудобнее. — Риа Сандриэль, вы ли это? Первая фрейлина её величества Аквители Поднебесной! Не верю своим глазам! И что вы можете сказать в своё оправдание? Вы пришли назначить мне свидание со своей королевой? Несколько странный способ. Или решили лично изъясниться в высоких чувствах наедине? Так я весь внимание! Начинайте же, сударыня!

Женщина задрожала. Брат Тук, насторожившись, провёл ладонью у неё над головой, словно снимая невидимую паутину.

— Ну, вот, больше никто не помешает… Можешь смело отвечать, дочь моя, из тех, кто за тобой следил, тебя никто не слышит.

Фрейлина закрыла глаза. Словно нервничая, облизнула пересохшие губы, дёрнула головой.

— Можно воды?

— Нет, — жёстко отрезал герцог. — Ни воды. Ни еды. Ни жалости. Вы заявились с ясно обозначенным намерением меня убить, риа. Брат Тук, как духовное лицо, облачённое властью, зафиксировал картину произошедшего. Сейчас в лагере нет менталистов, но, будьте уверены, завтра не ранее полудня они прибудут по моему вызову из Дижона и вскроют вашу прелестную редкую черепушку, вытянув наружу всё, слышите, всё! Эльфийские мозги ничуть не крепче человечьих, поверьте. Я не блефую и не запугиваю. Я жду, риа. Жду добровольного признания.

— Нет, — севшим голосом ответила та. И гордо вскинула голову. — Не дождётесь. Вас тут четверо на одну слабую женщину, но я… Не сдамся. Зовите ваших менталистов!

Его светлость усмехнулся.

О д в о й н о й личине шпионки он пока не знал. Но зрительная память была у него на редкость хорошая. А потому — на серьги с изумрудами, качнувшиеся в мочках острых ушек, покрытых лёгким пушком, обратил внимание. Не из-за того, что они дисгармонировали с цветом глаз носительницы — а это уже само по себе казалось странным, ибо эльфийки всегда предпочитали украшения в тон радужке глаз, — а потому, что не далее как вчера видел эти самые серьги совсем на другой женщине. И та вряд ли поделилась с фрейлиной любимым украшением, подарком от последнего, пока ещё чересчур милого сердцу, аманта.

— Ради любви я вынесу всё, — услышал он, и едва удержался, чтобы не вытаращить глаза от изумления. Кто это тут вякнул о любви? — Пусть я погибну, пусть над телом моим надругаются менталисты, но, может, хоть эта жертва смягчит ваше жестокое сердце, герцог Жильберт д'Эстре! Ах, на какие унижения я иду, как низко я пала!

И хоть руки пленницы были перекинуты за спинку стула и схвачены кушаком, вдруг показалось, что сейчас эти руки, белизна которых просвечивает сквозь полупрозрачное кружево, красиво заломлены. В прекрасных сапфировых глазах проступили слёзы.

— Ради любви, — всхлипнула она, низко опустив голову. — Только ради…

Рывком поднявшись с койки, его светлость навис над покусительницей на его тело и душу.