Иная судьба

Я закрываю глаза, чтобы не видеть — как это было со стороны. Чтобы не касаться опять ледяного, прорастающего в душу холода. Слышу только крик Зевса: «Я не причинил тебе вреда!» — жалкую попытку оправдаться.

Ифит молчит, но ответ выплывает откуда-то… из мира, из памяти… из меня.

«Я и мир — одно. Причинишь вред мне — причинишь ему… Причинишь вред ему…»

Так вот — наоборот это тоже работает.

Кажется, я даже опять кричу. Не в силах оторваться от Серпа Крона — я готов сейчас им заслониться от стылого, вязкого правосудия, которое пришло за братом. Только бы не слышать, не помнить, не чувствовать: «Ты знал, что влечет за собой нарушение клятвы». Только бы… не опять…

Я кричу, и мой вопль смешивается с отчаянным, пронзительным клёкотом орла, и с шумом морских волн, и с отдалённым голосом второго брата: «Вор! Лжец! Обман…»

Я кричу и знаю, что Владыка Неба сражается с тем, что нельзя победить. Бездарно дерется. И еще миг — и я встану на его сторону, потому что я знаю — как это, потому что это слишком… слишком…

Но когда я осмеливаюсь вздохнуть и открываю глаза, и напрягаю пальцы на рукояти клинка — поздно.

В грудь вливается воздух, не стылые воды.

Под ногами — жидкое месиво: пыль напополам с морскими волнами.

Орла в небесах больше нет — так, тучи собрались, толкутся недоуменно — овцы без пастуха…

Мне помогает подняться сильная рука Ареса.

С другой стороны поддерживает Афина — осторожно, стараясь не касаться древнего, истёртого лезвия. Спрашивает:

— Как ты его остановил, Литос?

— Догово… договорился, — выдавливаю я в ответ. И кашляю, пытаясь осмотреться — что пропустил?

Гестия тихо плачет — опустилась в пыль. Оплакивает участь брата, которого так и не получилось согреть. Рядом стоит хмурый Убийца, и во взгляде у него — отсюда видно — предвидение.

«Допрыгались, Кронид, — говорит взгляд. — У вас теперь нет половины армий. Твой брат — в Стиксе. Как ты думаешь, скоро ли Гиганты восстанут с Флегр?»

Не задавай дурные вопросы — дергаю я плечом. Ты теперь — единственный оставшийся у меня брат… на ближайшие лет восемнадцать. Вот и не задавай. Сам, что ли, не слышишь?!

Радостное: «Скоооооро!» — и подрагивает в предвкушении земля.

Скоро. Скоро. Наверное, уже почти сейчас. Пока мы слабы.

Пока на Олимпе нет правителя. Пока правитель подземного мира не отошел от битвы. Пока новый Владыка Моря…

Где он, к слову?

Сидит, устало ссутулив плечи, на границе берега и моря. Нет, не смотрится в воду — просто, кажется, не в силах подняться. Трогает свою покалеченную кифару. Жадно вбирает глазами бегущую к нему Геру.

Улыбается — нерадостно, просто чтобы ей показать: нет, всё хорошо, я просто устал, я долго держал, ты прости…

И не замечает, как ставшие бирюзовыми волнами ласково лижут ему ступни — покорными языками.

И осторожно, трепетно кладут рядом с узкой ладонью музыканта блеснувший адамантом трезубец.

МОНОДИЯ. АНАНКА

Вот судьба ― зови её в подмогу,

а всегда отыщется другая.

М. Н. Айзенберг.

— Я убью тебя, — прошептал он. Глядя в чашу — и вино в ней казалось чёрным, будто ледяные, страшные воды. Из вод кто-то смотрел — он? нет?

Не тот, с кем он говорил. Не тот, про кого выдавил искусанными губами в пустоту чертога — «тварь».

Не тот, кому сказал глухо:

— Я найду способ.

Та невесомо рассмеялась за его плечами. Прошептала ласково, как его отцу:

— За что же, маленький Уранид?

Ладони у него казались черными — будто обожженными роковым пророчеством. Тем самым — рокотавшим в крови, отдающимся тяжестью в желудке — будто камень проглотил, до воя просившимся наружу — «Сын, сын, сын…»

— Потому что ты солгала. Ты сказала — попроси, и стану такой, какой пожелаю. Разве я мало просил?!

— Да. И получил, что пожелал. Разве ты не хотел, чтобы я даровала тебе выход?

— Это — выход?!

Ярость сорвала его с места. Стены расшатала — чуть в пляс не пустились, обезумев от горя. А обожженные пророчеством пальцы Повелителя Времени сжимали обрывок детской пеленки — клочок, будто на память…