Индейцы озера Титикака

На маленькой спиртовке нам удалось вскипятить немного чаю, которым мы запили последний кусок хлеба с сыром. После короткого осмотра стало ясно, что дорога становится все хуже и нам не удастся взять очередной очень скользкий подъем. С трудом разворачиваем машину и продираемся через грязь обратно. От перенапряжения болит все тело. Кто не испробовал, что значит работать киркой и лопатой на высоте 4200 метров над уровнем моря, тот не знает, скольких усилий стоит это занятие в течение двух минут в разреженном воздухе.

До Эскомы ползли снова во тьме. Последние десять километров перед моими глазами стояла надпись на одном из домиков этого маленького местечка «Отель Эскома», это было ночлегом и пищей — ведь после утреннего хлеба с сыром мы ничего не ели.

* * *

Так окончилась первая попытка достигнуть края каллахуайа. Вторую я предпринял в первых числах августа в кузове мощного грузовика, который в сухой период осуществляет транспортную связь между провинцией Баутиста Сааведра и миром. Ехали мы той же дорогой, однако дожди кончились, а с ними исчезла и бездонная грязь. Светило солнышко, от тумана— никаких следов. Изо всех ужасов первой поездки осталась страшно разбитая дорога, по которой камион бросало из стороны в сторону самым невероятным образом. В ответ на мой вопрос владелец машины сообщил, что камион, если обращаться с ним как следует и дважды капитально ремонтировать двигатель, выдержит года четыре, а затем его придется бросить. Шофер Умберто был настоящий артист в своем деле. Он виртуозно вел машину по разъезженным колеям, а когда это не получалось, выскакивал, где ему казалось подходящим, на подсохший травянистый склон, и также стремительно снова возвращался на дорогу.

Край тут дикий, но красивый. Проезжаем холмы и крутые спуски, все время любуемся новыми и новыми видами диких долин и заснеженных горных вершин, которые медленно приближаются. Потом дорога все время идет вниз. Мотор, который от Эскомы постоянно работает на «отлично» и «хорошо», стонет и завывает при быстром спуске. Умберто лихо крутит руль, следуя резким поворотам узенькой дороги. Вас не покидает впечатление, что по крайней мере одно колесо постоянно висит в воздухе: на такой узкой ниточке не могут все колеса поместиться на твердой земле. Затем появляется деревенька, прилепившаяся к склону, и глубоко внизу под нами открывается на минутку цель нашего пути — деревня Чайайя. Новые серпантины, преодолеваемые опытной рукой Умберто, и через минуту мы уже выходим со слегка трясущимися коленями на маленькую «пласу» — площадь, украшенную по всем четырем углам деревьями и крошечной цветочной клумбой посредине. Площадь окаймлена двухэтажными домами из кирпича— сырца с балкончиками в испанском стиле над нижним этажом, у которого нет окон. На площадь выходит своим фасадом новая современная церковь, а за ней на горизонте открывается великолепная панорама снеговых вершин далеких гор, настолько величественных, что они кажутся нереальными.

Сама деревня, или, скорее, маленький городок, не знаю, как правильнее ее назвать, поместилась на отроге горного хребта. Здесь растут эвкалипты, через всю деревню протекает ручеек с кристально чистой водой, так что питьевой воды тут хватает. С трех сторон, сразу же за последними домиками, склон круто падает вниз и по нему сползает дорога, ведущая в Чарасани, главный городок провинции. Внизу, в долине, и по склонам желтеют колосья, созревающие на террасовых полях. Сейчас период уборки урожая.

В Чайайе я задержался на несколько дней у приветливого местного чиновника, «коррехидора» Риосе, прилежно собирал этнографические сведения, наблюдал жизнь, труд и привычки людей. Вечерами беседовал с соседями, проверял и уточнял то, что собрал и записал за день. Мне удалось записать основные слова языка каллахуайа и собрать важные сведения о жизни этих интересных людей, сведущих и, можно сказать, интеллигентных. Почти каждый мужчина прилично говорит по-испански, на кечуа — по существу это местный язык края — и на малоизвестном языке каллахуайа.

Подлинных каллахуайа немного. Живут они в нескольких деревнях провинции Баутиста Сааведра и будто бы также в провинции Мунекас. У них теперь, как правило, красивые дома, все без исключения двухэтажные, со следами сильного влияния испанского колониального стиля, с украшенными деревянной резьбой балкончиками на втором этаже, первый же этаж, как правило, без окон, свет проникает лишь через двери, одни из которых ведут на улицу или маленькую площадь, другие — во двор. Первый этаж жилой, здесь спальня, в случае надобности — лавочка, а на втором этаже бывает склад. Кухня обычно помещается отдельно, в маленьком домике на дворе. Варят в ней на открытом огне в глиняном очаге, сделанном так, чтобы на него можно было поставить побольше посуды. Огонь хозяйка раздувает через жестяную или стальную трубку. Лишь однажды я видел старинную глиняную трубку.