Индекс туманника

Таким образом я рассчитывал еще некоторое время поводить его за нос, заставить окончательно расслабиться и потерять бдительность, но вышло иначе.

Сначала «воин правосудия» поймал меня на неуклюжем движении – ловко убрав свой клинок из-под нерасчетливо сильного удара, он резко сбил мою саблю в сторону, подскочил ко мне и ударил эфесом в голову. Если бы я не извернулся всем телом, удар пришелся бы прямо в нос, что привело бы к свернутой переносице, морю крови и временной потере ориентации в пространстве, но и так досталось мне неслабо. Слава богу, на ногах устоял, а то бы тут мне конец и пришел.

А Зорро, пританцовывая и грациозно балансируя отведенной назад левой рукой, пошел в новую атаку, раз за разом меняя направление завершающего удара. Глупо пытаться совладать с таким напором стоя на месте, потому мне пришлось отступать. Но мерзавец в маске не давал разорвать дистанцию, преследуя меня по пятам, и тут, как в старые добрые времена, моя правая рука сработала «на автомате». Видимо, дали о себе знать рефлексы, вбитые в меня во времена занятий фехтованием, так сказать, мышечная память включилась.

Сообразить я ничего не успел, но рука сделала все сама: направляемая ею сабля так ловко сбила вражескую шпагу в сторону, а потом нацелилась вверх, что совершенно не ожидавший такого поворота событий Зорро продолжил двигаться вперед и сам напоролся на острие моего клинка своей шеей. Хорошо так напоролся, сантиметров на пять минимум.

Арена издала дружное:

– О-ох!

Зорро инстинктивно отпрянул назад, из пробитого горла хлынула кровь, и он торопливо зажал рану левой рукой, взглянул на меня испуганными глазами, хотел что-то сказать, но изо рта вырвался один лишь булькающий хрип.

Я понял, что он сейчас попытается достать меня, поэтому был готов. Выставив вперед руку со шпагой, Зорро бросился в отчаянную атаку. Но это было слишком наглядно, слишком предсказуемо. Я без труда сбил шпагу вправо, одновременно делая шаг в сторону, и, дождавшись продолжавшего по инерции двигаться вперед соперника, толкнул его плечом.

Зорро растянулся на песке, но сразу повернулся на бок, подтянув к груди колени и, по всей видимости, намереваясь подняться. Но силы покинули раненого, голова безвольно откинулась наземь, мышцы расслабились. Так он и замер посреди безмолвной арены – практически в позе эмбриона, но не выпустив шпагу из рук.

Ворота открылись, к «воину правосудия» со всех ног бежали врачи с медицинскими чемоданчиками и санитары с носилками. Боюсь только, что поздно это все.

И еще я поймал себя на мысли, что мне жалко поверженного противника. Он позер и гад, неизвестно, сколько людей ни за что загубивший на этой самой арене. К нему не может быть никакой жалости или симпатии, в конце концов, он намеревался убить и меня. И все же мне его жаль. Не знаю, почему. Вот, к примеру, Бека, убитого мною во время облавы, я даже ни разу не вспомнил, а этого жалко – и все тут.

Ладно, умер он или не умер, но дело сделано – я победил, а значит, достоин награды.

Подойдя к центру трибуны, я воткнул сослужившую мне хорошую службу саблю в песок и громко заявил предводителю дачников:

– Боцман, выполняй свое обещание!

Хмурый Сабуров наградил меня тяжелым взглядом своих свинячьих глазок, было видно, что у него много чего вертится на языке. Теплого и приятного для меня. Но вслух Рома ничего не сказал, только, наклонившись к сидящему слева Сачку, что-то прошептал на ухо, после чего тот куда-то ушел.

– Боцман, ты обещал! – не то чтобы я изначально верил в его обещания, но какая-то надежда все же теплилась в душе, поэтому мой повторный окрик оказался сдавленным.

– Так я же не отказываюсь, – усмехнулся Рома, – только кто тебе сказал, что твое испытание закончилось?

– Нехорошо, Рома, ой нехорошо!

– А здесь я, Кирюша, определяю, что хорошо, а что нехорошо.

Дальше препираться не имело смысла. Один из распорядителей всунул мне в руку копье и бегом ретировался с арены, не потрудившись ни объяснить что-нибудь, ни забрать саблю.

От дальних ворот раздался хорошо знакомый мне рык, и на арене появился прямоходящий ящер. Я бы рассмеялся в полный голос, если бы на сто процентов был уверен в успехе. Но кто знает, что у этих рептилий на уме? Никакого внятного объяснения столь уважительного ко мне отношения драконов я так и не нашел, а потому предпочитал быть с ними начеку.

– Елисеев, к тебе пришли! – раздался с трибуны насмешливый голос Максимова.

– Ребята, – обернувшись, обратился я к соседям Егорки, – как вы это недоразумение у себя терпите?

За моей спиной раздался смех, но меня это уже не интересовало.

Я направился к центру арены, где остановился и воткнул копье тупым концом в песок у правой ступни, в любой момент готовый наклонить его острием навстречу ящеру. Что делать с саблей, я не знал. И бесполезна она сейчас, и бросить жалко. Оружие знакомое и привычное, вдруг снова пригодится?