Индия. 33 незабываемые встречи

Читал я и вправду много, но думал больше – не знаю хорошо это или нет, может быть надо было читать еще больше? Но мне казалось, что так я разрабатываю свою самостоятельность.

Защита диплома прошла на языке хинди и я получил ту оценку, о которой скорее всего не мог бы и мечтать, если бы пошел обычным путем и сдавал письменный экзамен по языку. Где теперь этот том, исписанный красивыми буквами дева-нагари?

Встал вопрос трудоустройства.

Какие-то серые люди с остановившимися глазами нехотя провели со мной собеседование – я был спокоен, никакого геройства не потребовалось, показания окулиста не оставили для них шанса (+1 в одном глазу и -8 в другом!). Проявили некоторый интерес военные и предложили мне (военному переводчику хинди!!) карьеру в водолазно-десантных частях; я отговорился неумением плавать и они отстали, хотя, казалось бы, зачем водолазу уметь плавать?

Мне дали несколько дней, чтобы найти работу по душе; в случае неуспеха предстояло государственное распределение. Тогда было бы обязательно отработать там полных три года.

И я пошел в единственное место, которое меня устроило бы – в Институт востоковедения.

И снова тот же район, узкие переулки, «был когда-то гимназист Саша…» – и вот я вхожу в элегантный двор, окруженный старинным ампирным зданием с белыми колоннами, тогда Институт располагался в Армянском переулке, недалеко от Исторички. Я шел, переполненный надежд.

Но это был не первый мой приход в это импозантное здание. Впервые я переступил его порог три года назад – в день, когда хоронили Юрия Николаевича Рериха.

* * *

В тот день вдоль Армянского переулка и во дворе стояли черно-инопланетные посольские лимузины. Внутри было сумрачно и тесно. В актовом зале пряно пахло сотнями ароматических палочек Я затерялся в толпе. Вдали у гроба ярким цветком выделялась Девика в сари и вытянувшийся рядом с ней, нордически спокойный, седобородый мужчина в кителе – Святослав.

Уже шло прощание. Стоял горький дымный запах еловых венков. На трибуне сменяли друг друга иностранные послы, какие-то люди с властными лицами, торжественные профессорские фигуры. Зачитывали телеграммы – от Неру, еще от кого-то. Тягостно и душно разворачивалась траурная церемония.

И вдруг…

На трибуне возникла пожилая женщина из какого-то другого мира. Одетая бедно, до нельзя смущенная, запинающаяся, казалось бы – неуместная, но гораздо более подлинная, чем все номенклатурные ораторы до нее. Было видно, что ей страшно и трудно обращаться к этой аудитории, да и вообще стоять на этой приподнятой над залом трибуне, но какая-то сила не давала ей промолчать и затаиться.

«Вот вы все говорите о нем, – начала она тихо, – что он был ученый большой, путешественник. А я ничего этого не знаю. Я здесь уборщицей работаю. А он всегда после всех уходил, задерживался. Обычно идет, а я пол мою. А он, проходя, каждый раз так улыбнется и поздоровается…»

Она еще что-то говорила, совсем тихо, а я не мог сдержать слез – какой же это был человек, какой душой обладал, чтобы простая чистая русская женщина, преодолев всё, не смогла бы не сказать ему слов прощания, как же обогрел он ее жизнь – просто здороваясь поздним вечером в плохо освещенных коридорах старого ампирного дома!

Подошел конец траурной церемонии. Святослав и Девика склонились над гробом. Показалось или нет, что она сотворила крестное знамение? Святослав, всё такой же прямой и ледяной, сложив по индийскому обычаю ладони, наклонился и прислонил их к телу брата – и в этот момент всё его тело дернулось в судороге – и снова выпрямился, спокойный и нездешний.

Начали, толкаясь, выходить. На расстоянии вытянутой руки мимо меня проплыло лицо покойника – удивительно красивое, умиротворенное и, я бы сказал, живое.

В автобусе, следовавшем в процессии, две институтские девушки сзади меня громко шептались о том, что Юрия Николаевича, якобы, отравили.

Похороны закончились; Святослав, все так же отчужденный, стоял, принимая соболезнования Ко мне подошли отец и сын – Григорий Максимович Бонгард-Левин и его отец, замечательный человек и ученый, когда-то водивший меня по Кунсткамере, Максим Григорьевич Левин– он уже плохо себя чувствовал и опирался на руку сыны (это была наша последняя встреча).

– Вы подходили к Святославу? – спросил Г.М. – Обязательно подойдите. И заодно напомните ему, что вы договорились встретиться в ближайшую пятницу!

Мы действительно за два-три дня до того договорились по телефону, что я приду к ним в гостиницу для обстоятельного разговора в следующую пятницу – но напоминать ему сейчас, на похоронах брата, я ни за что не решился бы.

Тем не менее, подошел, представился и сказал все приличествующие слова.

– Позвольте, – сказал он своим высоким, характерным голосом, – ведь это мы с Вами говорили о встрече? Значит, я жду Вас, как договорились, в пятницу, кажется?

Какой-то ком в горле не дал мне вымолвить ни одного слова, я поклонился и отошел, не зная, естественно, что наше общение с этой минуты продлится ни много, ни мало – тридцать три года.