Индийский мечтатель

Трапеза — серьезное дело для всякого индуса, будь он сельским жителем или горожанином, богачом или простолюдином. Что есть, как есть, с кем есть — эти вопросы имели обрядовое значение; они трактовались в богословских сочинениях и в проповедях ученых — гуру. Люди разного кастового состояния не должны иметь совместной трапезы; пища, дозволенная одной касте, часто запретна для другой.

Гопей Подар, его племянник, а также Чанд принадлежали к одной и той же касте «багди», в которую входили многие райоты. Что касается Сону, то если бы эти трое знали, что он «чандала» (так в Бенгалии называли парий), то, пожалуй, не стали бы общаться с ним. Но этого они и не подозревали: переехав сюда, Сону скрыл, что принадлежит к «неприкасаемым», и назвал себя членом одной из южноиндийских простых, но не отверженных каст. Конечно, в своем родном краю ему не удалось бы никого обмануть, но в Бенгалии не разбирались так тонко в кастовых различиях и не относились так жестоко и непримиримо к низшим кастам, как на юге.

Покончив с обедом, все четверо продолжали сидеть молча и жевали бетель ⁴⁶, поминутно сплевывая в сторону кроваво-красную слюну. Сону первый прервал молчание, осведомившись у гостя о его делах.

— Плохо! — ответил Буксу. — Сегодняшний ураган принес большой вред. То, что оставалось на поле, вырвано и смято. Скоро срок арендной платы…

— Попроси моего господина! — посоветовал Чанд. — Он добрый — может, скинет что-нибудь или даст отсрочку.

— Он и слушать не захочет, — ответил хмуро Буксу. — Здесь распоряжаются его братья, их просить бесполезно.

— Что же делать?

Буксу молчал, сжав огромные черные кулаки, угрюмо глядя в землю. Потом сказал:

— Я не один, всем райотам так же плохо. Если не будет чем заплатить, не заплатим — вот и все!

— Это как же? — удивился Гопей. — А если Джон Компани пришлет сипаев?

— Пусть присылает, — сказал Буксу. — Что нам терять?

— А знаешь, Буксу, — обратился к нему Сону, — приехал белый сахиб, о котором я тебе рассказывал. Он здесь, в этом доме.

Тут Чанд попытался взять беседу в свои руки. Он торопливо затараторил:

— Приезжий сахиб сражался в Чандернагоре с инглисами. Он был ранен в ногу и теперь…

— Послушай, Чанд, — сказал Сону спокойно, но спокойствие это было таким грозным, что бедняга Чанд съежился, — ты опять болтаешь вздор, да еще врешь, как предсказатель на Лолл-базаре. Видно, придется мне тебя хорошенько проучить.

Чанд виновато молчал. На Буксу весть о приезде белого сахиба, видимо, произвела сильное впечатление. Сону рассказывал о нем такие удивительные вещи… Он робко спросил:

— Смогу я видеть его?

— Сможешь, — сказал Сону покровительственно. — Приходи завтра.

На другой день Сону привел крестьянина к Патрику Деффи. Буксу не понимал ни хинди, ни английского, Деффи не владел бенгальским языком. Сону служил им переводчиком. Патрик расспрашивал о сельской жизни и, в свою очередь, рассказывал о том, как живут земледельцы в Ирландии.

Три дня спустя крестьянин снова явился в усадьбу, а в конце недели Деффи, который уже мог ходить, собрался навестить своего нового знакомого. Герасим Степанович решил отправиться вместе с ним; он чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы предпринять небольшую прогулку.

Они поехали на двуколке по узкой пыльной дороге. По обеим сторонам расстилались поля, но только часть их была возделана. Там и сям виднелись сухие черные полосы земли, поросшие буйными сорняками, заброшенные оросительные каналы.

Невеселую картину представляло собой и селение, в которое они въехали. Многие хижины стояли полуразрушенными; на деревенской улице было пусто и тихо.

— Все это — последствия голода, свирепствовавшего в начале семидесятых годов, — заметил Деффи.

— Неужели? — изумился Лебедев. — Ведь прошло больше двадцати лет!

— Тем не менее это так. Голод погубил около трети здешнего населения, остальные бежали. Лорд Корнуоллис, приехав сюда, писал в Лондон, что сельские местности превратились в джунгли, населенные дикими зверями. Это было лет шесть назад. За последнее время некоторые беглецы возвратились, подросло новое поколение. Однако, как видите, еще пустовато…

Он рассказал Герасиму Степановичу то, что слышал от старого рыбака. Возле одной из хижин они увидели Сону, который ждал их. Это и был дом Буксу.

У порога в пыли и мусоре копошились голые тощие детишки. За камышовой изгородью женщина на глиняной печке пекла лепешки; при появлении незнакомых мужчин она застенчиво отвернулась. Сону объяснил, что это жена Буксу. Хозяин с раннего утра находится в поле, теперь она понесет ему еду.

Они подождали, пока испеклись лепешки, а затем отправились в поле. Женщина шла позади, как велит обычай.

Буксу молотил рис, уцелевший от урагана, колотя деревянным цепом по снопам. Старый рыбак, который переселился в хижину племянника, помогал складывать рисовую солому. Рядом стояла повозка, запряженная быком.

Оба прервали работу и, взяв у женщины лепешки, отошли в сторону.

Покончив с едой, подсели к гостям. Женщина доела остатки пищи и принялась за работу.