Индивид и космос в философии Возрождения

«Дух же, рожденный вкусить радость в чертоге небесном,
В земном обиталище он вовеки покоя не сыщет.
К горней твердыне одной Мудрому должно стремиться,
Если он вожделеет полным насытиться горлом.»

Ведь Мудрец не желает чувственно воспринимаемого иначе, как поверхностно и мимоходом, в той мере, в какой он облачен телесным покровом; ибо ум вскармливается и укрепляется тем лишь, что совершенно лишено тела и материи, или тем, что нисходит в него самого из надмирных покоев благодаря некоему святому вдохновению.

Поскольку у Глупца нет ничего единого, тождественного, незыблемого, неизменного, поскольку он является приверженцем изменчивости, разделения и превращения, то, презрев славную, предусмотрительную и зрячую Добродетель, он домогается руководства со стороны слепой и непредусмотрительной Фортуны, которая почитается им как богиня, находящаяся выше небес; не владея собой, ее непостоянным колесом он перемещается то туда, то сюда, сбрасывается в исполненные греха буераки, овраги и обрывы. Соблазняясь всем, что перед ним, он становится тем, что неожиданно встречается ему на пути; он не имеет никакой возможности закрепиться в себе самом или возвратиться извне в самого себя.

В свою очередь, Мудрецу свойственно непрерывно и благополучно устремляться, подниматься, возвышаться умом к нераздельному единству и самого себя, и высшего творца, Бога. Ведь великой силой он одолевает манящие соблазны плоти, никакой необходимостью не может отвлечься от самого себя или не пребывать в согласии со своим умом. Он научился презирать Фортуну и никоим образом ее не бояться. Исполненный внутреннего света, он приобретает ведение истинных бессмертных благ; на них возлагает счастливейшую и непоколебимую надежду; постоянно радуется себе. Он не может быть одиноким или покинутым, поскольку сам с собой является множеством. Среди кипения и свирепых волн мирских страстей сохраняя в равновесии прекрасные частицы Добродетели, он пребывает в наилучшем, спокойном и бестревожном состоянии ума.

Мудрец – это Человек, которым воистину меньший мир, сын большего мира, то есть Вселенной, прославляется; ведь он единственный себя самого произвел, развил и завершил в подражание большему миру; он единственный способен подражать Природе, единственный сохраняет все свои части созвучными и соответствующими частям Вселенной. И действительно, Мудрец по праву должен именоваться не только меньшим, но и вторым большим миром (maior alter mundus); поскольку, как говорилось в книге «О мышлении»[396], ум Мудреца столь же вместителен, сколь и весь мир, столько же понятий о вещах украшает и наполняет его Память, сколько, как мы видим, в мире имеется сущностей. Ум же Глупца, поскольку он постоянно пребывает пустым, незанятым, праздным и бездеятельным, никогда не поднимается в больший мир, никогда не становится равным большему миру, никогда он – то, что рождено было сделаться всем, – не завершается познанием всего.

Глава IX. Другие сравнения Мудреца и Глупца, исходя из природы зеркала

Природа совершенного зеркала предполагает, чтобы оно было единым, целым, однородным, прочным, неповрежденным и, по крайней мере с одной стороны, весьма прозрачным и доступным свету, дабы глаз, который располагается напротив зеркала, впитывал, усваивал, созерцал все формы, которые находятся в нем в действительности. Также и чтобы зрение, или рассмотрение, было совершенным, необходимо, чтобы были устремлены и направлены глаз на зеркало, а действие созерцания на способность представления, и не должны действие от способности, а глаз от зеркала закрываться, обособляться и отделяться мглою расположенного между ними тела; это скорее всего произойдет, если глаз настолько приблизится к зеркалу, что из обоих возникнет связь и узы какой-то одной субстанции; и если глаз никогда не сможет быть отделен от зеркала, а зеркало от глаза, то глаз всегда будет перед зеркалом, рассматривая то, что ему представлено зеркалом.

Итак, из этой аналогии сумей схватить и распознать ум Мудреца. Хотя душа Мудреца по своей сути и всей ее субстанции является единой и неделимой, однако, как мы показали в другом месте[397], одна ее часть весьма подобна глазу, другая – зеркалу. Ведь часть, которая подобна глазу, есть бесстрастное действие души, или деятельное Мышление; та же, которая подобна зеркалу, составляет внутреннюю часть души, по своей природе страдательную, и надежное вместилище для воспринятия тех понятий, которые врываются в покои души через врата практического Мышления, и которых, наконец, самой Памяти велено предлагать и представлять умозрительному Мышлению для вечного Созерцания.