Индотитания

КОНТУШЁВСКИЙ. Фи, какая убогая фантазия! Я сделаю по-другому. Для начала подвешу тебя за ребра на два железных тупых крюка. Потом возьму в руки стальной тюльпан с винтовым сердечником, и несколько раз проверю, широко ли расходятся его лепестки. Потом подойду к тебе сзади, и…

НЕИЗВЕСТНЫЙ. В этом месте попрошу подробнее.

НЕМО. Да хватит вам уже! Прямо, как звери!

ПРОФЕССОР. Звери такими вещами не занимаются, поэтому нечего их обижать. А вот садизм, похоже — штука заразная. Интересно, кто от кого заразился? Скорее всего — Хасан от Контушёвского.

ЖОРА. Секундочку! А кто это просил рассказать подробнее?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я.

ЖОРА. А зачем?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Мне нравятся такие рассказы. Особенно, если дело касается половых извращений.

ПРОФЕССОР. Вот кого нам не хватало! Для полного ассортимента…

ЖОРА. А ты кто?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Дерево, как и вы.

ЖОРА. Какое?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Неизвестное.

ЖОРА. Как это?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я в породах не разбираюсь.

ЛЕНЬКА. Я думал, только люди бывают тупыми, но чтобы дерево…

ЖОРА. Как тебя звали при жизни?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Да пошли вы все!

ПРОФЕССОР. Эй, эй, эй! Отключился. Надо же, фрукт какой.

ЖОРА. Ничего. Появится.

ПРОФЕССОР. Кстати, у нас же есть еще один подобный тихушник. Эй, Немо, ну-ка, рассказывай, за что тебя посадили на такой срок?

НЕМО. Отстаньте от меня!

ЖОРА. Хасан, а почему ты его называешь иудеем?

ХАСАН. А как его еще назвать, если он и есть иудей?

ЖОРА. И кто он такой?

НЕМО. Нет! Хасан, не говори! Имей совесть, ведь я доверился только тебе! Эх, где была моя осторожность…

ХАСАН. А я тебе никаких обещаний не давал. А даже, если б и давал, то они бы все равно ничего не значили. Обмануть презренного иудея — лучшее лекарство для больной души мусульманина.

НЕМО. Нет, не надо! Пожалей меня, старого…

КОНТУШЁВСКИЙ. Кого жалеть? Прибедняется, как любой его соплеменник. Нашел тут старого. Да дубу, в котором он хнычет, можно еще столько же лет выстоять, сколько он в нем просидел. Ну-ка, Хасан, быстренько говори, что он за птица. Я жду.

ХАСАН. Жди. Нашелся тут начальник. Кому-кому, а тебе — от дохлого барана копыта, а не правду об этом иудее. Будешь ждать до ишачьей пасхи!

НЕИЗВЕСТНЫЙ. А когда у ишаков пасха?

ЖОРА. Ох, и придурок… Скройся!

НЕМО. Спасибо тебе, Хасан.

ХАСАН. Ты мне должен.

НЕМО. Все, что в моих силах…

ХАСАН. Немедленно убей Контушёвского!

НЕМО. Как?!

ХАСАН. Твое дело. Убей, а то все про тебя расскажу!

НЕМО. Кхм-м…

ПРОФЕССОР. Вот так и вербуются ассасины. Теперь в нашем государстве будет свой имам, которого обзовем Старцем Дупла. Контушёский станет первой жертвой-иллюзией, а Немо — почетным камикадзе.

ЛЕНЬКА. Почему именно камикадзе?

ПРОФЕССОР. Сразу по нескольким причинам. Камикадзе, в отличие от ассасинов, наркоту не употребляли. У нас наркоты здесь нет, поэтому Немо дать

нечего. Хотя, если засунуть твоего мертвого дятла ему в дупло, может он и взбесится от этого факта…

ЛЕНЬКА. Поздно. Его уже выбросили сородичи.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. А кто такие отсосины?

ПРОФЕССОР. У меня нет слов. Всем пока.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Эй, где вы все? Странно…

Мыслетишина

* * *

Следующее утро

ЖОРА. Ленька?

ЛЕНЬКА. На связи.

ЖОРА. Слушай, я тут подумал: на каком языке мы общаемся?

ЛЕНЬКА. Естественно — на русском.

КОНТУШЁВСКИЙ. Еще чего? Стану я на языке быдла мыслить, как же! Мы общаемся на польском.

ХАСАН. Нет. Ваши свиные языки никогда не влезли бы ко мне в голову. Я думаю на персидском, а снисхожу к вам по-арабски.

НЕМО. Ничего подобного. Я думаю утром на греческом, днем на латыни, а вечером — по-арамейски.

ЖОРА. Ты сдурел, что ли? Мы с Ленькой никогда б тебя не поняли, если бы это было действительно так.

ЛЕНЬКА. А про змеиное польское шипение я вообще молчу. Разве это язык?

ПРОФЕССОР. Язык мысли — интернационален.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. А если в той жизни я был слепоглухонемым, то это какой язык?

ЖОРА. Оно и видно.

ЛЕНЬКА. Куркуиловский.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. И где на нем говорят?

ЛЕНЬКА. В Куркуиловке.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. И вы меня понимаете?

ЖОРА.

ЛЕНЬКА.

ПРОФЕССОР.

КОНТУШЁВСКИЙ. Нет!!!

ХАСАН.

НЕМО.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Странно. Эй, а где же вы?

Мыслемолчание

* * *

Следующее утро

ЛЕНЬКА. Оба-на!

ЖОРА. Что случилось?

ЛЕНЬКА. Выстроились по бригадам.

ЖОРА. Рабочие?

ЛЕНЬКА. Да. Много их. И в каждой бригаде — бензопила. Прорабы машут

руками и показывают, что надо пилить.

КОНТУШЁВСКИЙ. Матерь Божия! Ты услышала мои молитвы! Ты наградила меня

радостью! Нет — двумя. Спасибо тебе!

ЖОРА. Почему это радости у тебя две?

КОНТУШЁВСКИЙ. Одна — освобождение от древесного плена. А вторая та, что меня

срубят не первым.

ПРОФЕССОР. Какая разница? По-моему, лучше умереть сразу, чем ждать, мучаясь.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ничего подобного. Пока до меня дойдут, я успею насладиться

предсмертными воплями бандитов, а потом — твоими. Пилить-то будут медленно. Ха-ха!

ЖОРА. Ни единого звука от меня не услышишь, сволочь!

КОНТУШЁВСКИЙ. Как бы ни так. Мысль — не крик. В теле не удержишь.