Indrik_2011_Yugoslaviya

Обстановка разразившейся войны вкупе с подобной агитацией способствовали росту сепаратистских чувств в хорватском обществе. Вместе с тем, как всегда, когда речь идет об оценке массовости тех или иных общественных настроений, довольно сложно определить, насколько в упомянутых чувствах присутствовали целенаправленно сепаратистские устремления, а насколько - более спонтанный по своему характеру всплеск негативного отношения к югославской власти, подогревавшийся в значительной мере тем, что сербские военные и политические круги, вставшие у руководства Югославии в результате переворота 27 марта 1941 г., выглядели виновниками, спровоцировавшими удар «оси» как раз этим переворотом, произведенным своевольно, не считаясь с интересами и мнением хорватов.

Но какой бы из факторов подъема сепаратистских настроений ни являлся преобладающим, практически важен был конечный результат, т.е. сам этот подъем. И он в огромной мере определил отрицательное отношение большой части хорватского населения к участию в войне, к связанным с этим рискам, особенно для тех, кто был призван в армию. Следствием явилось то, что в Хорватии у югославских военных властей возникли наибольшие сложности с проведением уже упоминавшихся выше активизации и мобилизации, поскольку явка призванных была весьма низкой¹⁸. А среди того хорватского контингента, который отозвался на призыв и оказался в рядах армии, с первых же дней войны начались быстро нараставшие дезертирство, неисполнение приказов, сдача в плен, случаи фактического пособничества противнику, перехода на его сторону, наконец, бунтов в воинских частях под лозунгом хорватской независимости. Наиболее известным примером стали выступления 8 апреля в некоторых полках в районе города Беловар на севере Хорватии¹⁹.

Впоследствии имели место разные оценки того, какими были размах всех этих действий и степень их реального влияния на ход Апрельской войны 1941 г. Почти сразу вслед за поражением Югославии получила распространение интерпретация, согласно которой упомянутые действия не только носили массовый характер, но и стали чуть ли ни решающей причиной катастрофы. С одной стороны, такого рода интерпретация возникла в некоторых кругах сербских политиков и военных, в частности тех, кто после поражения оказался в эмиграции и стремился найти удовлетворительное для себя объяснение случившегося²⁰. С другой стороны, в определенной мере сходная версия активно культивировалась, наоборот, пропагандой усташей, стремившихся приписать сторонникам хорватского сепаратизма, себе самим как можно большую роль в разрушении Югославии²¹. Но если в сербском варианте эта интерпретация сопровождалась обличением «хорватского предательства», то в усташском варианте, наоборот, - возвеличиванием «патриотических усилий» во имя «хорватского национального освобождения». После Второй мировой войны каждый из вариантов получил продолжение в той публицистической, мемуарной и претендовавшей на историографический характер литературе, которая издавалась соответствующими кругами сербской либо хорватской эмиграции.

В самой же Югославии при коммунистической власти, как правило, господствовала в официальной пропаганде и в историографии резко негативная оценка сепаратистских действий хорватских националистов в апрельской катастрофе 1941 г. Но при этом долгое время не допускалось исследовать, сколь широкий размах приобрели названные действия, сколь значительную поддержку они имели в хорватском обществе, и в частности среди хорватского контингента армии²². Когда же позднее в Югославии все-таки начали появляться работы, преимущественно сербских историков, где не только ставились подобные вопросы, но и высказывалось мнение о значительном масштабе сепаратистской активности и ее поддержки, это мнение вызывало возражения среди хорватских исследователей²³. Вместе с тем, пока сохранялось коммунистическое правление, даже в работах, где сепаратистской активности придавалось весьма серьезное значение как фактору в разгроме 1941 г., она считалась отнюдь не решающим фактором, приведшим к апрельской катастрофе Югославии, а только одним из обстоятельств, способствовавших поражению югославской армии²⁴. В современной постюгославской историографии можно встретить в том или ином виде большинство упомянутых выше версий. Причем те, что прежде культивировались в сербской либо хорватской эмиграции, теперь, перенесенные каждая, соответственно, в посткоммунистическую историографию Сербии либо Хорватии, во многом слились там с течениями, тяготеющими к изображению Апрельской войны под националистически окрашенным «сербским» или, наоборот, «хорватским» углом зрения.