Инес души моей

Вместе с благоуханным весенним ветерком на нас нахлынула волна оптимизма. Далеко позади остались страхи, которые одолевали нас совсем недавно при мысли о полчищах Мичималонко. Мы чувствовали себя сильнее, несмотря на то что после побоища в Марга-Марга и Конконе и казни четверых предателей у нас осталось всего сто двадцать солдат. Сантьяго практически без потерь пережил грязь и ветродуй зимних месяцев, когда нам приходилось ведрами вычерпывать воду из домов; но дома выдержали этот потоп, и люди были здоровы. Даже наши индейцы, которые, бывало, умирали от обычной простуды, пережили зимнюю непогоду без особого труда.

Мы распахали земельные наделы и посадили мастиковые деревья, которые я тщательно укрывала от холодов. У животных уже прошел брачный период, и мы подготовили загоны для поросят, жеребят и лам, которые должны были скоро родиться. Было решено, что как только грязь подсохнет, мы начнем делать необходимые оросительные каналы и даже подумывали о строительстве моста через реку Мапочо, который соединил бы город с имениями, находившимися вокруг, но сначала нужно было закончить постройку церкви. В доме Франсиско де Агирре было уже два этажа, и здание продолжало расти; мы посмеивались над Агирре: у него было больше индианок и тщеславия, чем у всех остальных солдат, вместе взятых, и, видно, он хотел, чтобы его дом был выше церкви. «Этот баск считает себя выше Господа Бога», — говорили про него солдаты. Все женщины в моем доме всю зиму шили и обучали других женщин разнообразным домашним делам. Испанцы, всегда тщеславные и внимательные к внешнему виду, воспряли духом, увидев свои новые рубашки, аккуратно заштопанные штаны и починенные куртки. Даже Санчо де ла Ос вдруг перестал пытаться устраивать заговоры из темницы. Губернатор объявил, что скоро мы возобновим строительство бригантины, снова начнем мыть золото и отправимся на поиски серебряной жилы, о которой говорил вождь Витакура и которая на поверку оказалась в высшей степени неуловимой.

Весенний оптимизм продлился недолго: в начале сентября мальчик-индеец Фелипе принес известие, что вражеские воины продолжают прибывать в долину, что там собирается большое индейское войско. Сесилия послала своих служанок, чтобы они проверили, так ли это, и они подтвердили то, что Фелипе знал будто по наитию, и добавили, что человек пятьсот стоят лагерем в пятнадцати-двадцати лигах от Сантьяго. Вальдивия собрал своих верных капитанов и решил в очередной раз напасть на врага раньше, чем тот успеет подготовиться к битве.

— Не уезжай из Сантьяго, Педро. У меня дурное предчувствие, — взмолилась я.

— У тебя, Инес, всегда дурные предчувствия в таких случаях, — ответил он тоном снисходительного отца, который я терпеть не могла. — Мы привыкли сражаться с врагом, в сотни раз превосходящим нас численностью, так что пятьсот дикарей для нас просто детские игрушки.

— Но в других местах их может прятаться гораздо больше.

— С Божьей помощью мы с ними справимся, не волнуйся.

Мне казалось, что делить наши силы крайне неблагоразумно, ведь нас и так было очень мало. Но что я могла возразить против плана такого бывалого военного, как Педро? Каждый раз, когда я пыталась отговорить его от какого-нибудь решения относительно ведения войны, потому что, по моему мнению, оно противоречило здравому смыслу, он раздражался, и мы ругались. Я была не согласна с ним в этом случае, так же как не была согласна и потом, когда на Педро напала мания основывать города, притом что у нас не было ресурсов ни для их заселения, ни для их защиты. Это упрямство и губило его. «Женщины не способны мыслить крупномасштабно, не могут представить себе будущее, не чувствуют хода истории, а созданы заниматься домашними и сиюминутными делами», — сказал он мне однажды по этому поводу. Однако ему пришлось забрать свои слова обратно, когда я назвала ему длинный список всего, что я и другие женщины сделали на нелегком поприще конкисты и основания поселений.

Педро оставил город под защитой пятидесяти солдат и сотни янакон под командованием своих лучших капитанов — Монроя, Вильягры, Агирре и Кироги. Его отряд, состоящий из немногим более шестидесяти солдат и остальных наших индейцев, вышел из Сантьяго на рассвете — с трубами, флагами, выстрелами из аркебуз и с таким шумом, на который только они были способны, чтобы создалось впечатление, что отряд гораздо больше, чем на самом деле. С крыши дома Агирре, превратившейся в смотровую вышку, мы наблюдали, как они удаляются от города. День был ясный, и горы, окружавшие долину, казались огромными и совсем близкими. Рядом со мной стоял Родриго де Кирога, старавшийся скрыть свое беспокойство, которое было не меньше моего.

— Не надо было им уезжать, дон Родриго. Сантьяго остался без защиты.

— Губернатор знает, что делает, донья Инес, — ответил он без особой убежденности в голосе. — Лучше выйти навстречу врагу, чтобы он понял, что мы его не боимся.