Инфанта (Анна Ягеллонка)

– Поговорим лучше о панне Дороте, – добавил он, пользуясь тем, что она казалась смягчившейся. – Правда, что я вас выслеживаю, потому что боюсь… Вы верите французам, а эти люди без чести и веры, когда речь идёт о женщине. Они себе с их слёз ничего не делают.

– Где же ты так их узнал? – насмешливо прервала Заглобянка.

– Достаточно было смотреть с того времени, как они здесь, – сказал Талвощ.

Девушка посмотрела на него свысока.

– Ты ни их языка не понимаешь, ни обычая, – сказала она, – не знаешь, как они любить умеют. У вас всё от секиры, даже любовь.

– Да, панна Дорота, – сказал Талвощ, – но из секиры вытесанная, она продолжается всю жизнь, а их перья ветер сдувает!

Заглобянка ничего не отвечала.

Этот разговор и несколько подобных совсем не влияли на образ её поведения. Казалось, она пренебрегает шпионажем Талвоща, будучи уверена, что он её не выдаст. Она умела даже его использовать, когда было нужно, а несчастная эта жертва шла послушная, хоть сердце разрывалось.

Жалинская взяла на себя шепнуть о том Анне, что боится, как бы кто-нибудь из французов не вскружил Досе голову.

Принцесса сильно возмутилась на это допущение.

– Но что у тебя в голове, моя Жалинская, – воскликнула она. – Дося! Она! Этого не может быть! Я с ней поговорю, когда мне понадобится что-нибудь от французов узнать, но это девушка степенная и голову ей так легко не закружишь! Достаточно молодых людей около неё крутилось, не хотела ни одного.

– Но она ужасно часто бегает к ним, по углам шепчется и имеет постоянные свидания, – прибавила Жалинская.

– Я это знаю, – отвечала принцесса. – Может быть, напрасно её подвергаю, буду следить за этим.

– Как бы не было слишком поздно, – шепнула Жалинская.

На том кончилось, потому что, когда Анна вечером что-то о том шепнула Доси, та упала к её ногам, начала обнимать её колени, объясняться, плакать, и на следующий день бегала также, как прежде.

Только заподозрив в донесении Жалинскую, та гневно её отправляла, когда та приближалась к ней, а пана Матиаша ещё хуже.

Несмотря на всю свою ловкость в мастерстве подсматривания и подслушивания, в которых Талвощ издавна был мастером, не удалось ему выследить, с кем именно из двора Генриха была она в более близких отношениях. Знали её тут все, кланялись и приветствовали, кладя руку на сердце, развлекали её шутками, охотно ухаживали, но она, казалось, никому не даёт приоритета и от всех гордо отделывается.

конец второго тома

Книга третья Разочарования

Где же они, необъятные золотые горы?

Где гасконцы и нарядно одетые войска?

На что пошли труды и наши турниры?

Пронзённые ветром, лопнули надежды.

Ян Кохановский.

Весь город знал Карла (Кароля) Седерина, который держал на рынке каменицу, называемую Старой Мельницей. Купец был зажиточный, что называется, поскольку, кроме этой собственности и нескольких особнячков и дворечков поменьше, имел деревню Зеленки под Краковым.

Он назывался купцом и в действительности купечил, но каким товаром, нелегко было сказать, скорее сказать, чем не торговал. Никогда не имел ни одного магазина, хотя у себя дома продавал разные вещи, а сараи и склады были полны всякой всячины. Продавал медь, железо, олово, разные руды, вывозил мех, имел полные погреба вина; на складе держал сукно и разные ткани, которых по локтю не давал, пожалуй, только приятелям, но продавал их скопом.

Где показалась или необходимость в чём-то, или надежда на прибыль, там пан Седерин был первым и превосходил других. Для него совсем не значило, водой или сушей везти товар, а более дальняя дорога его не пугала. Он сам, когда это было нужно, хорошо вооружённый и с верными людьми пускался в путь, а имел, кроме того, опытных помощников, которых рассылал на все стороны.

Люди ему в то время предсказывали, что он дойдёт до такого значения и богатства, как Вежини и Бонери – но судьба позже устроила иначе.

Седерин также не старался никогда о том, чтобы иметь значение при дворе и ни к каким должностям не проталкивался. Имел без того много дел.

Деньги у него значили всё, об остальном не заботился, и состоянием, как это другие умеют, не рисовался и не хвалился.

Когда с утра в кожухе, длинных ботинках и простой бараньей шапке по складам ходил, за людьми наблюдал, проверял привезённый товар, никто бы его за богатого купца не принял, так невзрачно и скромно выглядел.

Имел также ту природу, что вместо того чтобы хвалиться богатством, пищал и рад был делать себя бедным, хотя над этим смеялись.

Люди рассказывали, что ради обмана, он брал деньги в долг, хоть в них не нуждался, чтобы думали, что большого достатка не имеет. Тем временем, осведомлённые утверждали, что он держал в подземелье железные сундуки, полные денег.

Уже издавна Седерин привозил разный товар с запада, из Италии и из Франции и имел там много связей. Бывая там по делам, он выучил языки и хорошо говорил по-итальянски и по-французски.