Инфанта (Анна Ягеллонка)

– Да, – прервал Вилекье, – но кто же мог предвидеть, когда первое посольство прибыло в Париж, такое большое, такое блестящее, люди такие красноречивые, лица такие мягкие, умы такие внешне простодушные, что тут, в Польше, наткнёмся на ежа и осу. Там казались созданными для целования, а тут к ним приступить нельзя. Мы думали, что нас на руках будут носить, а…

– А… мы дали вам оболгать себя, – вырвался Журден. – Все, что к нам приезжали, хоть было к ране приложить, хвалили их.

Седерин молчал.

– Сегодня уже слишком поздно жаловаться на то, что случилось, – сказал он потихоньку.

– Король обескуражен, недоволен, – прибавил Вилекье, – боюсь за его здоровье. Мирон говорит, что он не выживет ни в этом климате, в этой атмосфере, ни среди этих людей. Никакой власти нет. Сенаторы возмущаются, не уважают его.

– Знаешь, сударь, – сказал Седерин холодно, – что есть французская пословица: вино утекает, нужно его выпить.

Французы, улыбаясь, посмотрели друг на друга.

– Я сомневаюсь, что мы бы его высушили до конца, мы предпочитаем остатки оставить, – сказал Вилекье. – Для вас, господин Седерин, – прибавил он, – не буду делать из этого тайны. Мы тут не выдержим.

– Вдобавок, – прервал Журден, – некоторые сенаторы ещё хотят сделать приятней жизнь короля, давая ему старую бабу в жёны. Но… ба! Этого уж слишком много.

Оба смеялись, Седерин поглядел искоса.

– А зачем он обязался? – спросил он.

– Что значит такое обязательство? – резко воскликнул Вилекье. – Это просто вещь чудовищная, невозможная.

– Как же это кончится? – шепнул немного неспокойный купец.

– Ради Бога! Не знаю, – вырвался Великье, – но думаю, что, пожалуй, грустно и трагично. Разочаровали короля и нас, обещали нам совсем иное состояние вещей. Гратиани, с которым виделся наш пан по дороге, заверил его, что монаршую власть он полностью получит, а оказалось, что никакой.

– Можно бы её получить, – сказал, оглядываясь, Седерин, – но…

Он положил на уста палец.

Вилекье ходил по комнате, голову то поднимая к сводам, то опуская её на грудь.

– А притом, – начал он, – это жизнь! Это скука! Это общество! Этот язык! Прямо ад. Единственные лучшие часы, когда господа поляки расходятся, мы закрываем на замок дверь и остаёмся сами с собой. Тогда хоть мыслями и воспоминаниями мы переносимся на берега Сены, вспоминаем лучшие времена.

Седерин показывал беспокойство.

– Господа, – прервал он, – всё это может быть правдой, но последнее, что я сказал об утекающем вино, то повторю. Генрих король по Божьей милости сел на трон, захватил власть, следует её ему облегчить. Хотя бы должен был жениться на старой принцессе, никто ему иметь молодых не запрещает. Польские паны научатся от вас вежливости, а вы…

– Не требуйте же от нас, чтобы мы от них чему-нибудь учились, – вставил Журден. – Это животные, не люди!

Седерин прошипел.

– Смилуйтесь, – воскликнул он, – что, если кто-нибудь подслушает! Уж и так мой дом очень подозрителен.

Французы огляделись и замолкли. Вилекье налил себе вина, а хозяин поспешил наполнить кубок Журдена.

– А! Этот проклятый карлик! – вскричал Вилекье. – Он в этом всём виноват. И бесстыдный до такой степени, что постоянно под нашими ногами путается, словно хочет хвалится своим делом. Король его уже вынести не может.

Французы вздохнули, попивая.

– Мы попали в жестокую ловушку, – начал в свою очередь Журден. – Что до меня, я надеюсь при первой возможности упросить господина, чтобы меня выслал, хотя бы с письмами, во Францию. Лягу там в кровать и больше не вернусь.

– А! Это было бы очень красиво! – отпарировал Вилекье. – Того же, что вам, захотелось мне и другим, но должны ли мы оставить бедного короля одного в жертву?

Затем за дверью послышались шаги и голоса. Седерин поспешил к ней, именно когда она отворялась и две причёсанные головы осторожно в ней показались.

Были это двое королевских юношей снизу, которые, несомненно, догадываясь о лучшем обществе наверху, вбежали с весёлыми смешками, доказывающими, что время в кабаке не тратили.

– Смотрите! Вилекье! Журден! Кто же остался при короле! – воскликнул один.

– А! Их там достаточно, – отпарировал Журден. – Мы сидим в замке, как в тюрьме, хоть ночью вырваться нужно.

Седерин любезно угощал пришлых гостей, достав два новых кубка.

Были это два любимца короля, благоухающие какими-то запахами, наряженные в атласы, как девушки, с белыми ручками, делающие кокетливые минки и принимающие дивные женские движения.

– Что же делает король? – спросил один из них.

– Играет в карты, – сказал Вилекье, – мы оставили его с Пибраком, Суврэ и господином Бельевре, которому сегодня чрезвычайно удача служит.

– Всем, кроме короля, – прервал один из юношей. – Если только то справедливо, что у кого нет счастья в картах, тому за это платит любовь!

– А! – прервал Журден с серьёзной миной. – Принцесса Анна безумно в него влюблена. Это известно.

Эту шуточку приветствовали громким смехом.

Начали о чём-то шептаться между собой, а Седерин из вежливости отступил на несколько шагов.