Инфанта (Анна Ягеллонка)

Пани Ваповская только издали видела короля, но начала хвалить его, на что, несомненно, повлияла дружба мужа с Тенчинскими, которые на дворе были довольно видны, что Зборовских так гневало.

После посещения пани каштеляновой последовали иные, пришёл епископ хелмский, появился Соликовский, а потом верный слуга Рыльский. Каждый из гостей приносил какую-то новость о короле, объявляя, что сделал, где был и какая программа в этот день была составлена.

В замке в этот день из-за срочных дел было совещание панов сенаторов, немым и уставшим свидетелем которого должен был быть Генрих. Эта обязанность для легкомысленного юноши принадлежала к самым тяжёлым.

Не все сенаторы могли и хотели говорить по-латыни, а в этом языке Генрих не был особенно силён; слушания всегда проходили по-польски, а их содержание кто-то по-итальянски или по-французски должен был ему шептать.

Несмотря на усилия показать, что это его очень занимало, король сидел задумчивый, изнурённый, почти дремлющий и, очевидно, такой кислый и хмурый, что даже скрыть этого не старался, потому что это было выше его сил.

Поглядывали на трон, а менее хорошо расположенные к французу улыбались той пытке, которая была одновременно и грустной, и забавной. Всё-таки король должен, однако, сидеть и выдержать до конца.

В сенаторской комнате тем временем, среди наиболее важных совещаний над состоянием страны и более мелких дел, не давало скрыться какое-то движение, которое не имело никакой связи с ними.

Причиной его был неугомонный пан Самуэль Зборовский, который не хотел ждать конца заседаний и резко вызывал Тенчинского, дабы вышел с ним на поединок.

Уведомлённый об этом пан из Тенчина тут же выбежал из комнаты, окружённый приятелями, которые боялись нападения со стороны Зборовского.

Тот уже весь вооружённый, готовый к сражению, кипящий гневом, не сдерживаясь, бежал по коридору, вызывая Тенчинского и обливая его оскорбительными словами, что скрывался перед ним, как трус.

Тенчинский выбежал прямо из комнаты сенаторов к нему в товариществе Ваповского и нескольких других приятелей.

Чуть его увидев, бросился Самуэль, крича:

– Ты меня оскорбил, подсылая своего слугу Янашка, чтобы моё копьё вырвал, я тебе этого не могу простить.

– Все свидетели, что со вчерашнего дня со мной, – ответил спокойно пан Ян из Тенчина, – что не думал вызывать, не хотел оскорблять. Глупый слуга учинил это по собственной наглости.

– Люди видели! Человек твой! Этого достаточно! – кричал Зборовский, не сдерживаясь. – Твоей кровью я должен смыть оскорбление.

– Пане Самуэль, – прервал Ваповский, – не забывайте, что мы в замке, под боком короля, и что тут не место для сражения и ссоры.

– Я ждать не могу! Я откладывать не хочу! Ни на время, ни на место обращать внимания не думаю. Должно быть удовлетворение, – восклицал, всё больше распаляясь, Зборовский.

Другие его напрасно хотели сдержать, он безумствовал.

– Коли так, – спокойно сказал Тенчинский, – хочешь биться со мной, я согласен! Никому не отказывал и тебе не уступлю. Дай мне доспехи надеть и друга для боя поискать. Мне нужно столько времени, чтобы попасть на Подвал домой доспехи на себя надеть. Ты в доспехах, а я нет.

Зборовский постоянно рвался и несколько раз хватался за меч, обнажение которого в замке во время пребывания короля закон карал смертью. Едва его приятели могли сдержать.

– Дай мне вооружиться! Стою! – воскликнул Тенчинский, которому заступили двери.

Едва с трудом вынудили Зборовского, чтобы, неохотно подав Тенчинскому руку, отпустил его домой.

– Спеши, потому что меня гнев и злость спалит! – крикнул за уходящим.

Казалось, вещь совсем решённая и поставленная на хорошую дорогу, дело было только в том, чтобы Зборовского задержать, успокоить до времени и не дать ему кричать, потому что его крик даже до сенаторской комнаты доходил.

Чуть только его усаживали, он вскакивал, ругался, метался в ярости; на скамье усидеть не мог, бегал по помещению, в котором его держали, пока бы Тенчинский из довольно отдалённого дома на Подвале вернулся.

Каждая уплывающая на ожидании минута всё больше его растравляла. Ему казалось, что Тенчинский ускользнул, чтобы избежать схватки, что не думал и не хотел вернуться.

Напрасно его старались к разуму привести.

Наконец приятели, чтобы время не казалось ему таким долгим, уговорили Мошинского, слугу Зборовских, который должен был встретиться с тем несчастным Янашом Хорватом, отправиться на поединок с ним и хоть этим боем желание мести пана Самуэля удовлетворить.

Дали знать, что Мошинский и Хорват были готовы к бою – ждали, когда им дадут знак.

Порядок требовал, чтобы король дал знак к турниру, а тот сидел ещё в сенате.

Зборовский уже и на него не хотел обращать внимание, так ему было неотложно, когда на лестнице показался Генрих и подбежавшему к нему одному из придворных равнодушно ответил, что противники могут сразиться друг с другом.

Пан Самуэль побежал с этим сам и сел также на коня, а с ним те, что его сопровождали. Приблизился к Мошинскому, который как раз брал копьё, и крикнул ему:

– А помни, чтобы его разуму научил, потому что тебе не прощу.