Инфернальный феминизм

Однако никакого продолжения не последует. Притом что прочтение романа, которое предлагает Джейн Гэррити, кажется нам убедительным (в романе действительно имеется гомосексуальный подтекст, различимый, по крайней мере, для тех, у кого натренирован глаз), кое-что из собранной ею огромной массы деталей, подкрепляющих гипотезу, пожалуй, отдает чуть ли не параноидальным упорством в попытке раскопать лесбийское содержание[2190]. Словом, речь идет о чрезмерном раздувании версии, которая и так уже выглядит достаточно правдоподобно.

Гэррити обращает внимание на то, что «Лолли Уиллоуз» была опубликована в то время, когда недавно принятые законы о борьбе с непристойностью использовались для цензуры по отношению к лесбийской теме в литературе[2191]. Поэтому молодой амбициозной писательнице, возможно, пришлось скрыть эту тему в аллегории. Почему же в качестве этой завесы она выбрала именно ведьм? По предположению Гэррити, объяснение такого выбора следует искать в историческом контексте. Например, Эдвард Карпентер в своей работе «Промежуточные типы у первобытных народов: очерк социальной революции» (1914) писал, что существуют давние связи между гомосексуальностью и ведьмовством, причем он считает эту связь транскультурным феноменом[2192]. Это — не считая работы Маргарет Мюррей, которую исследовательница обсуждает позже, — единственный пример такой связи, приводимый Гэррити, что, пожалуй, выглядит скудновато в качестве материала, призванного подкрепить и проиллюстрировать укоренившееся культурное понятие. Тем не менее мы полагаем, что во многом Гэррити права. Другой пример, который можно добавить к найденным ею, — это французская вариация распространенного мотива «женщины-велосипедистки» (когда-то в нем видели одно из проявлений угрожающей миру женской эмансипации) как нового «воплощения» ведьмы, летящей верхом на метле, — мотива, о котором уже рассказывалось в главе 5. Конкретно на этом рисунке показано, что одна ведьма держится за грудь другой, и это как бы намекает на то, что ровно так поступают и суфражистки, катаясь на велосипедах-тандемах[2193]. Это вполне согласуется с тем, что в лесбийстве видели средство поношения феминисток, которых идейные противники периодически обвиняли в сексуальных перверсиях[2194]. Потому в громогласных феминистских высказываниях Лоры (ближе к концу романа) можно, пожалуй, усмотреть еще одну связь с мотивом гомосексуальности.

Как обстоятельно продемонстрировала Гэррити, в характеристике жителей деревни Грейт-Моп можно найти множество намеков на гомосексуальность[2195]. Например, Лора думает про них: «Если они и отличаются от других людей, то разве это плохо?»[2196] Единственный мужчина, с которым Лора заводит там дружбу, — мистер Сонтер, очень симпатичный человек. Однако их отношения напрочь лишены романтического или сексуального подтекста. Гэррити считает его образ феминизированным, потому что, например, Сонтер умеет штопать носки лучше Лоры, а еще нянчится с цыплятами как настоящая птичница[2197]. С этой точки зрения можно усмотреть особый смысл и в том, что из всей родни Лоры в деревню решает переехать ее племянник Титус: по замечанию Питера Свааба, он выказывает многие стереотипно-женственные гомосексуальные черты: тихий голос, вкрадчивые повадки, утонченную манерность речи, пристрастие к грецизмам, вычурность и так далее. Затем он покидает деревню (вернее, его прогоняют), когда выясняется, что он спутался с одной женщиной, — и это можно расценить как отказ от прежней ориентации и принятие гетеросексуальности[2198].

Если же обратиться к биографическим данным, то выясняется, что Уорнер сделалась активной лесбиянкой лишь в 1930 году, — причем это стало для нее полной неожиданностью. До знакомства с Окленд у нее, как мы уже упоминали, была многолетняя связь с женатым мужчиной значительно старше ее[2199]. Хотя биография писателя далеко не всегда позволяет раскрыть наиболее интересные пути к пониманию его текстов, все же знакомство с ее вехами никогда не бывает совсем уж бесполезным, — важно лишь не видеть в ней железную директиву, диктующую некие «окончательные смыслы». Здесь достаточно сказать, что никто не знает наверняка, сознавала ли Уорнер собственные бисексуальные наклонности, когда писала «Лолли Уиллоуз». Даже если не сознавала, все равно вполне можно допустить, что она сочла целесообразным ввести в аллегорическое повествование дополнительный подтекст — отчужденность гомосексуальных людей в обществе, — ведь у нее были друзья-бисексуалы, и потому она наверняка знала, что им живется непросто, и сочувствовала им[2200].