Инфернальный феминизм

Брюс Нолл проводит параллель между функцией сверхъестественного в «Лолли Уиллоуз» и в готическом романе, где видимая шаткость, которую появление фантастического элемента вносит в сюжет, служит для оспаривания общепринятых представлений, касающихся как героев, так и общественных отношений. По мнению Нолла, Уорнер, создавая ощущение этой шаткости, «выражает протест против заранее расписанных ролей для мужчин и женщин»[2208]. Независимо от того, действительно ли такое онтологическое колебание присутствует в романе Уорнер, использованный ею образ Сатаны, в самом деле, выполняет именно такую задачу. Так, следует признать, что если автор берет фигуру, обычно олицетворяющую абсолютное зло, и изображает ее неким доброжелательным существом, значит, он собирается расшатать и оспорить давно устоявшуюся и общепринятую систему взглядов[2209]. Об этом расшатывании устоев важно помнить и затем, чтобы выяснить гендерную принадлежность и сексуальную ориентацию Сатаны в романе. Чем мы сейчас и займемся.

«Улизнул от нее»: Сатана — странный и женственный бог природы

Гэррити считает Сатану в романе Уорнер «феминизированным персонажем, символом гомосексуальности», а влечение главной героини к этому «трансгендерному мужчине» служит для нее «очередным доказательством подавленного желания [писательницы] осознать себя лесбиянкой»[2210]. Главный пример, который исследовательница приводит в подкрепление своей мысли, — это тот «Сатана», которого Лора встречает на ведьмовском шабаше. Там он появляется в маске, «похожей на лицо очень юной девушки», у него «девичья шея», и разговаривает он «жеманно, как девушка». Однако когда этот человек «с тонким, как у змеи, языком» облизывает правую щеку Лоры, она приходит в ярость[2211]. Она уходит с шабаша и вскоре понимает, что мужчина, скрывавшийся за маской, был не дьяволом, а просто обманщиком. Позднее настоящий Сатана сообщает ей, что это был молодой писатель, продавший свою душу за успех в обществе[2212]. Гэррити в своем разборе романа (1995) просто игнорирует последний факт, а в 2003 году она уже пытается объяснить, почему имеет смысл попытаться понять настоящего Сатану, присмотревшись к этому обманщику. Ее гипотеза строится на том, что эта сцена связана с главной темой романа, где текст «не придерживается какой-либо единственной истины об идентичности, а демонстрирует, что она создается наглядным путем маскировки и раскрытия»[2213]. Мы охотно допускаем, что, толкуя сцену с замаскированным под девушку мужчиной, можно предположить, что ее цель — показать, что гендер как таковой чисто перформативен (если воспользоваться выражением Джудит Батлер), и маска — довольно правдоподобное символическое указание на это. Однако, поскольку в самом романе очень четко сказано, что этот замаскированный персонаж на шабаше — не сам Сатана, в подходе Гэррити нам видится грубое пренебрежение внутренней логикой текста и сообщенными в нем фактами. Она явно отворачивается от того, что недвусмысленно сказано автором, а именно — что персонаж в маске не был Сатаной, и пытается подогнать текст под собственную гипотезу. Нам же кажется, что смысл этой сцены (помимо возможного желания заявить о перформативности гендера) — в том, чтобы показать женоподобность этого персонажа, у которого, вероятно, имеются уранические наклонности (если воспользоваться термином, который был в ходу в ту эпоху). Иными словами, это очередное указание на то, что сатанистская деревня Грейт-Моп — аллегория гомосексуального сообщества.