Инферно

Существует поверье, что при входе в баптистерий Сан-Джованни физически невозможно не посмотреть наверх. Лэнгдон, бывавший в крещальне не один раз, вновь ощутил мистическую силу, заставлявшую поднять взгляд к потолку.

Высоко над головой раскинулся восьмиугольный свод более восьмидесяти футов в поперечнике. Он мерцал и поблескивал, напоминая россыпь тлеющих углей. Полированная поверхность более миллиона крошечных смальтовых кусочков янтарно-золотистого цвета, вырезанных вручную из стекловидной глазури, отражала падающий на них под разным углом свет. Мозаичные картины, размещенные в шести концентрических кольцах, изображали сцены из Библии.

Эффект свечения верхней части помещения усиливался проникновением света сквозь круглое отверстие в куполе – совсем как в римском Пантеоне – и маленькие узкие оконца, утопленные в толще камня. Они фокусировали свет, чьи лучи, казалось, можно было даже потрогать: в полутемном помещении те походили на потолочные балки, положение которых, правда, все время менялось вслед за движением солнца.

Пройдя с Сиенной в глубь помещения, Лэнгдон поднял взгляд на легендарную потолочную мозаику – многоярусное изображение рая и ада, очень похожее на их описание в «Божественной Комедии».

Данте Алигьери видел это ребенком, подумал Лэнгдон. Вдохновение, ниспосланное свыше.

Он посмотрел на центральную фигуру мозаики высотой в двадцать семь футов, расположенную над главным алтарем. На ней был изображен Иисус Христос в момент Страшного суда над праведниками и грешниками. По его правую руку праведники получали вечное блаженство. А по левую руку грешники обрекались на вечные муки – их побивали камнями, поджаривали на крюках и пожирали разные твари.

За пытками надзирала огромная мозаичная фигура Сатаны, изображенного инфернальным чудовищем-людоедом. Каждый раз при взгляде на нее Лэнгдон невольно вздрагивал, а она еще семьсот с лишним лет назад взирала на маленького Данте Алигьери, приводя его в ужас и, в конечном итоге, вдохновив на красочное описание происходящего в последнем круге ада.

На пугающей мозаике был изображен рогатый дьявол, пожирающий человека с головы. Торчащие у него из пасти ноги несчастного напоминали о грешниках, наполовину зарытых вниз головой в восьмом круге Дантова ада.

Lo ’mperador del doloroso regno, подумал Лэнгдон, вспомнив строчки из творения Данте. Вот Люцифер, познавший наказанье.

Из ушей Сатаны выползали две огромные извивающиеся змеи, тоже пожиравшие грешников, отчего казалось, что у дьявола три головы, совсем как изобразил Данте в последней песне своего «Ада». Покопавшись в памяти, Лэнгдон вспомнил строчки Данте.

Одно лицо являлось впереди… а остальные два – по сторонам… Три пасти раскрывались, и каждым ртом он грешника терзал и зубы разом в трех теней вонзал.

Лэнгдон знал, что трехликость Сатаны не была случайной и имела символическое значение – она как бы уравновешивала единство и троичность Святой Троицы.

Глядя на мозаичное изображение дьявола, Лэнгдон пытался представить, какое впечатление оно оказывало на юного Данте, который год за годом посещал службы в этой церкви и молился под страшным взглядом Сатаны. Но в это утро профессору казалось, что Люцифер не спускал глаз с него самого.

Он быстро перевел взгляд на балкон второго этажа баптистерия – женщинам разрешалось наблюдать за совершением таинства крещения только оттуда, – а затем на гробницу антипапы Иоанна XXIII. Бронзовая позолоченная фигура на покоящемся на консолях саркофаге, казалось, парила в воздухе, невольно вызывая ассоциации с монахом-отшельником или каким-то хитрым трюком фокусника, демонстрирующего левитацию.

Наконец Лэнгдон опустил взгляд на нарядную мозаику мраморного пола, на котором, как считалось, нашли отражение средневековые представления об астрономии. Скользнув взглядом по сложным черно-белым узорам, он остановил его в центре помещения.

Вот оно это место, подумал он, зная, что именно тут крестили Данте Алигьери во второй половине тринадцатого века.

– «И смело у источника крещенья вторичного приму певца венок», – продекламировал Лэнгдон, и его голос разнесся гулким эхом. – Мы на месте.

Сиенна удивленно смотрела туда, куда показывал Лэнгдон.

– Но… тут же ничего нет.

– Это сейчас, – ответил Лэнгдон.