Инферно

— Ты, конечно, не знал, — сказал Реллик, — но это запретная зона. Все в порядке, конечно, для первого раза прощаю, но…

— Ты меня прощаешь?

— Да, потому что ты не мог знать, что это зона…

Он был уверен, что я знал. Просто он стоял с кружкой, а я с «сайлентом», вот и приходилось выкручиваться.

— Зона подверглась заражению?

Реллик посмотрел на ягоды.

— Комерг, — глухо сказал он. — Не валяй дурака. Тебе вчера просто повезло. Ты спился и похож на дерганую… белку, а не на пилота. Смотреть на это было противно, уж поверь.

Он перевел свои пустые глаза на меня и силился что-то сказать, но не мог, очень долго не мог.

— Марк, — выговорил он наконец другим голосом: приглушенно и раздельно, словно очень надеясь, что я пойму и послушаюсь, — ты нам нужен больше, чем синдромерам. Кто-то должен поговорить с Луцием, нужно что-то делать…

Заманчиво. Все мои прежние неприятности уже ничего не значат. Нужно что-то делать, и без меня никак — и все потому, что с Луцием без меня никак не договориться. Так уж с детства повелось — игры, которые затевает Луций, интересны только ему самому, а остальные просто вынуждены присоединяться. По-настоящему понимал его идеи только я.

Я и сейчас отлично его понимаю. Он считает, что все ещё следует по пути капитана Белки, но на самом деле он давно идёт по своему собственному пути. Из Края ушли те, кто не хотел больше принимать в его жизни никакого участия, а остались те, кто легко поддается дрессировке.

И вот они, дрессированные, как те крысы в юбочках, расширяют и расширяют территорию рая, и Луций уверен, что все ещё создает мир.

Последний воин, пожалуй. Последний оплот, надежда всей планеты — наверняка. Преодолевая преграды и препятствия, изгнав из Края никчемных грешников, он стал одиноким повелителем мечты.

Ну или что-то вроде того. Мой брат склонен преувеличивать своё значение, а я нужен ему для того, чтобы проникнуться и восхвалять.

Все детство этим занимался.

— Сантана у вас? — спросил я.

Реллик мигнул и задумался.

— Доктор? — переспросил он.

— Ага, я его знал когда-то. Налаживал мой короб.

— У нас… — он осекся и поднял на меня глаза. Губы его вдруг поплыли и замерли в подобии зарождающейся улыбки. — Говорят, гениальный хирург. Насквозь видит.

Я засунул руку в его кружку и выгреб оттуда ягод сколько сумел захватить.

— Передавай ему привет. Чем будет у вас заниматься? Ставить клизмы?

Реллик посмотрел в кружку, выудил из неё ягодку и механически отправил в рот.

— Почти, — сказал он, пожевав, — есть у нас кое-какие… проблемы… я же говорю.

Пришлось схватить его за бинокль и потянуть. Шнурок бинокля впился в белую гладкую шею. Реллик пискнул и уперся мне руками в грудь.

— Какие проблемы? Поясни-ка. — Я говорил и давился каким-то горьким комочком, который то и дело подступал к глотке. Оттого шипел и хрипел, как голодное животное. — Передай Комергу, чтобы он успокоился. Напомни ему — я все знаю.

Мне показалось, что Реллик слушает невнимательно, и пришлось его встряхнуть.

— Скажи ему, если он не прекратит, приду я — вот на этом «сайленте» приду, — и разнесу и его, и Край, и всех тех болванов, которые закрывают глаза на то, что он творит. Люди гибнут, верно? Вчера на «сайлента» рухнула платформа, а вертолёт настрогал салат из синдромеров. Ты сам видел, и ты понимаешь, почему так происходит и знаешь, что дальше будет хуже. Почему молчишь? Почему слушаешься его? Передай — если понадобится, я через себя перешагну, но поставлю его на место. Передашь?

Реллик отчаянно мотнул головой.

— Пилот того «сайлента» умер, — хрипловатым шепотком сказал он. — Вчера умер. Мы сегодня эвакуировали его машину. Он из кабины… вытек.

— Вот и думай.

Реллик пообещал, что подумает. Он наклонился, продышался, потёр шею пальцами и ушёл в кусты бочком, оставив на земле кружку.

Не знаю, что на меня нашло, но я эту кружку схватил и начал с остервенением набивать её ягодами и листьями, но через пару минут бросил все, прилег на землю и меня вырвало. Горький ком завис над пищеводом, желудок свело резкой болью: видимо, я всё-таки переел хлеба, или отравился им…

Неподвижный весь разговор «Тройня» бесшумно пролез сквозь сухие кустарники, не сломав ни единой веточки, и положил руку на край скалы. Дрожа и отплевываясь, я забрался сначала на его плечо, потом за спину, и долго плавал в дорожной мути, смутно замечая вокруг себя то какие-то развалины, то одинокую чудовищную трубу, раскинувшую тросы, словно паук — лапы. «Сайлент» шёл медленно и в город-корабль притащил меня лишь к позднему вечеру.

Я слез у входа в наше стойло, споткнулся обо что-то и упал.

«Тройня» боком втиснулся в арку и затих. Он своё дело сделал.

Меня встретил Редд. Он стоял у входа и держал в руках пыльные смятые ботинки.

— Я за тобой сегодня бежал-бежал… — сказал он.

В кармане у меня оказалась горсточка ягод, и я без сожалений поделился ими с Реддом, как трофеем.