Инферно

Ты был бесформенной массой, пока однажды не попал на стол к скульптору. Тот скульптор был мастером своего дела, возможно — гением. Его руки, эти чуткие руки творца взяли тебя и стали придавать тебе форму. Поначалу оформили грубые очертания, намеки, магистральные линии, постепенно, с каждым движением отсекая все лишнее. Затем из бесформенного куска, каким ты был, стало проступать нечто… Нечто осмысленное. Нечто, несущее в себе идею.

И вот ты стал телом, а то тело заключило в себе душу. Тщательно, любовно, нежно скульптор гладил тебя, убирая слой за слоем лишние пласты глины, все больше приближая тебя к золотому стандарту. Пропорции туловища, рук и ног, форма головы, поза, поворот шеи, мускулы, каждая вена, каждый изгиб, тончайшая подробность, придающая тебе полное сходство с живым существом. И вот наконец работа кончена. Ты готов — само совершенство.

Ты существуешь. Скульптор сделал свое дело. Прошли годы, и он умер. А ты — живешь в каменном величии своего совершенства.

Но однажды тебя оскверняют. Тебе обламывают руки, царапают тело, рисуют грязные надписи, уродуют как могут. Но не в силах расщепить тебя на миллионы осколков, оставляют в покое.

И ты продолжаешь существовать. Пусть и оскверненный, ты еще живешь, неся в себе зерно первоначального замысла, печать совершенства, которое проглядывает несмотря ни на что.

— Майра, — сказал Сол. — Майра Красс.

Единственный глаз, насыщенно-золотой, сфокусировался на его лице.

— Мятежный адмирал флота. Это ты устроила резню Больших колен джаханов. Это ты совершила переворот и захватила власть над Семьей.

— Кто ты?

— Не узнаешь меня?

Единственный глаз вспыхнул и загорелся узнаванием.

Так узнают замысел художника в изуродованной скульптуре.

Так угадывают образ прекрасного цветка в грязном сорняке.

— Моя спасительница, — сказал Сол. — Ты первой нашла меня в убежище. Обещала увезти, укрыть подальше от этих мясников. И отдала другим живодерам. Своим детям. Помнишь? О да. Вижу, что помнишь. Ты была такой милой и ласковой со мной, тетушка Майра. Пожалела меня. Утешила.

Из глаза Красс побежала слеза.

— Что же случилось? — спросил Сол. — Ваш мятеж был подавлен? Говорят, всех офицеров казнили, а заговорщиков предали суровому суду и казни. Но ты спаслась, и теперь под новой личиной скитаешься среди океанов. Ты хотела получить власть, а получила вот это — корабль с кучкой отщепенцев и бесконечную зыбь. А твои дети? Что сталось с ними? Где сейчас Зердана и Малик? Живы ли они? Не знаешь? Теперь ты узнаешь меня, Майра Красс, старшая в колене Крассов? Да, это я, летний цветочек из дома Молмадиров, старшая дочь Вены и Супара.

Майра Красс вздрогнула. Тут Сол закричал во всю глотку от разрывающей его боли:

— Это я, я, я, я!!! Слышишь ты? Это я, Солари Молмадир из Старшего колена Молмадиров, из Конгломерата Семьи джаханов! Вот кто я! Теперь я знаю, кто я!

— Все должно было произойти иначе, — выдавила Майра Красс своим настоящим голосом, сиплым и тихим.

Сол отдышался.

— Ты ведь не знала о том, что со мной стало? — уточнил он. — Просто приказала детям избавиться от меня, когда надоест играть. Я знаю, почему ты меня не убила. Ты хотела, чтобы я страдала. Вы сосали из меня боль, как вампиры, всей вашей семьей, верно? А потом тебе стало не до меня.

Майра поймала взглядом стоявшего поодаль Демискура.

— Убей его, — приказала она.

Сол не поворачивался, он смотрел в зеркало ее лица, и видел там несбывшуюся надежду.

— Это твои счеты, капитан, — сказал Демискур. — Тебе по ним платить.

— Тогда убей меня быстро, — сказала Майра Солу.

Сол пропустил эти слова мимо ушей. Демискур озадаченно вслушивался в их разговор.

— Ну же! Чего ты ждешь?

Слабая улыбка прорезала губы Сола. Он осторожно обхватил ладонями это несчастное, измятое лицо. Надо же, какое убожество. Воистину, чем страшнее маска, тем ничтожней лицо, прячущееся за ней. Сол сказал:

— Ах, мой дорогой капитан. Ты так и не понял? Посмотри, посмотри на меня внимательно. Меня били, унижали, пользовали. Со мной обращались как с вещью. И я стал вещью. Но вот какая штука — вещи живут дольше своих хозяев. Время шло, я оставался жив, а те, мои прежние хозяева сгинули в песках забвения. Что с ними стало? Один погиб, другой исчез, третий сошел с ума. После них не осталось ничего. Слышишь? Это ветер плачет по забытым душам.

Лицо дернулось, но Сол держал крепко. Лицо заколебалось, пошло пятнами, потеряло форму, утратив былую твердость. Так тает воск в жаре печки. Чувствуя, как пальцы уходят все глубже в эту рыхлую плоть, Сол прошептал:

— Зачем убивать то, чего не существует?

И он отпустил это лицо в последнее плавание по волнам ужаса. Туда, где оно исчезнет, поглощенное зыбью времени, не оставив после себя ничего, даже воспоминаний. Чтобы скрыть от мира это лицо, он вновь одел на него шлем.

Забвение.

Вот что хуже смерти.

Сол сорвал с плеча Кераса лычку вольного капитана. Обратился к Демискуру:

— Ты со мной, гранд?

Офицер просто кивнул. В этом коротком жесте было очень многое — слова согласия, присяга на верность, одобрение.

— Тогда здесь нам делать нечего.