Инферно

Я познакомилась с твоим братом Эдди в «О’Генриз». В Гринвич-Виллидж, добавила она, как будто это должно было меня впечатлить. Вообще-то, он мой сводный брат. Она даже не запнулась. «О’Генриз», звучало правдоподобно. Мы с ним как-то ходили туда выпить, один раз точно. Там было дорого, и, хотя у меня это название всегда ассоциировалось с шоколадным батончиком, я понимала, что это, по идее, было писательское место. Мой сводный брат работал в рекламном агентстве и в нашей семье считался настоящим писателем. Не блудным поэтом вроде меня. Э… да… сказала я, с телефоном в руках оглядывая кухню, пятна солнечного света, этот день и его скудные перспективы. Он сказал, что ты наверняка сможешь рассказать мне, как все устроено в поэтической сфере. В поэтической сфере – я даже не отняла трубку от уха и не посмотрела на нее в недоумении, как это делают по телевизору. Поэтическая сфера, неплохо. Интересно, брат что, решил подшутить надо мной? Она, кажется, сумасшедшая. Я подумала, может, нам с тобой встретиться где-нибудь и выпить? Я тут пока не очень ориентируюсь.

Знаешь бар на Вэйверли-плейс? В подвале, очень симпатичный, там, кажется, тусуются писатели и художники. «Локал», – подсказала я – да, это недалеко от меня. Так что, встретимся? В четыре нормально, сказала я, вешая трубку и оглядываясь. Из моего окна было видно сотни других окон, из которых на меня смотрели или не смотрели. Я все время вспоминала «Окно во двор».

Однажды утром – я не уверена, было это до или после, но это даст вам представление о моей жизни в то время, – я проснулась довольно поздно. Тогда я в основном работала официанткой. Я работала официанткой и встречалась с парнями, но думала о девушках. Обычно я закрывала место, в котором работала, и отправлялась в другое – с тем, кто оказывался рядом. Мне нравится анонимность толпы, нравится теряться среди незнакомцев. Я выглядела как все и была частью поколения, которое это вполне устраивало. У меня были длинные волосы, довольно красивые, между прочим. Так вот, однажды утром я лежала на своем матрасе, и тут зазвонил телефон. Он стоял на полу в другом конце комнаты. Я несколько раз споткнулась о книги и пластинки. На третьем звонке я сняла трубку. Это Айлин Майлз? Э… да. Я была голая, накануне я допоздна пила и теперь чувствовала себя жирной. Вы живете на Томпсон-стрит, квартира сто пять? Да. Может, я что-то выиграла. Отлично, у нас тут ружье, и сейчас оно направлено прямо на вас. На пол! И я упала. А теперь я хочу, чтобы вы – в эту секунду до меня дошло, что я могу просто повесить трубку, и я ее повесила. Когда позвонила эта девушка, я стояла перед всеми этими окнами.

Я надела белую рубашку, посмотрела в зеркало, порылась в карманах и нашла тридцать семь центов. Я взяла сумку, чтобы выглядело так, как будто мне есть что в ней носить. Сунула туда книгу. На мне не было носков – была ранняя осень, безработное время. По голосу она молодая и какая-то жалкая, но, возможно, у нее есть деньги. Может, она купит мне выпить. Главное – шевелиться, подумала я, закрывая дверь.

И она так и сделала. Она купила мне «Хеннесси». Я взяла тебе «Хеннесси», она улыбнулась с таким видом, как будто сделала что-то хорошее и вообще понимала кое-что в жизни. Она была молодая, если мне было двадцать семь, то ей – двадцать один или двадцать два. Из Су-Фолс, сказала она. Было похоже. Рыжеватая блондинка с длинными прямыми волосами, вся в светлых веснушках, немного гнусавит. Она говорила очень быстро, без умолку. Не ясно было, умная она или нет, но подкованная. Кое-что она знала, но не особо разбиралась. И она хотела стать писательницей. Она рассказала, как ходила со своей тетрадкой в какое-то издательство вроде «Харкорта, Брейса и Йовановича», пробилась через администраторов, налетела на какого-то редактора на верхнем этаже высоченного здания и заставила его и еще пару человек прочесть ее рукопись. Она была абсолютно сумасшедшая, но в этом что-то было. И что они, спросила я. Они были очень славные, посоветовали пообщаться с другими писателями, может, перебраться в центр.

И вот… «О’Генриз» – она пожала плечами и улыбнулась. О, это было умно. Я почувствовала за этим нашим девичьим разговором серьезную депрессию, гора отчаяния наблюдала, как эта девушка подбирается ко мне, ее странные маниакальные надежды и дурацкая тетрадь с каждой секундой подползали все ближе и ближе. Я ждала, когда она скажет: давай я прочту тебе что-нибудь, и потом я буду сидеть, потягивая свой «Хеннесси», слушать ее банальные стихи, и все потому, что у меня нет денег. Но если я прислушаюсь к ней, действительно прислушаюсь, то, может быть, я смогу не обращать внимания на эту гору тоски, может, мне станет интересно, я отвлекусь, и мне покажется, что это и есть жизнь. Романтика и тоска. И я в ней. Ну и так и получилось.