Инферно

Поэма с обратной стороны посмертной маски Данте все еще крутилась в голове Лэнгдона, и он задумался, куда же их заведут ее стихи. Копия поэмы лежала в его кармане, но саму гипсовую маску - по совету Сиенны - Лэнгдон завернул в газету и благоразумно поместил в индивидуальный запирающийся шкафчик на железнодорожной станции. Хотя это место было крайне неподходящим для такого ценного артефакта, все же закрыть ее в шкафчике было намного безопаснее, чем носить бесценную маску из гипса по городу, стоящему на воде.

- Роберт? - Сиенна шла впереди с Феррисом, указывая в сторону водного такси. - У нас мало времени.

Лэнгдон поспешил за ними, хотя как любитель архитектуры, он считал немыслимым, торопиться пересечь Гранд-канал. Нет ничего приятнее в Венеции, чем зайти на борт вапоретто №1 - маршрутного теплохода, основного вида общественного транспорта в городе - предпочтительно ночью, и, сидя спереди на открытом воздухе, наблюдать, как мимо проносятся освещенные соборы и дворцы.

Никаких вапоретто сегодня, подумал Лэнгдон. Теплоходы чрезвычайно медлительны, водное такси будет более быстрым вариантом. К сожалению, очередь к катеру снаружи железнодорожной станции выглядела бесконечной.

Феррис, по-видимому, не собирался ждать, поэтому быстро взял инициативу в свои руки. Щедрой пачкой купюр он подозвал водный лимузин - полированный венецианский кабриолет из южно-африканского красного дерева. Несмотря на чрезмерную элегантность судна, поездка должна была оказаться и скрытной и быстрой - около пятнадцати минут по Гранд-каналу к площади Св.Марка.

Их лодочник был поразительно красивым мужчиной в сшитом на заказ пиджаке от Армани. Он походил больше на кинозвезду, чем на шкипера, но это была, в конце концов, Венеция, берег итальянской элегантности.

- Маурицио Пимпони, - сказал мужчина, подмигивая Сиенне, и поприветствовал всех на борту. - Просекко? Лимончелло? Шампанское?

- Нет, спасибо, (ит.) - ответила Сиенна, наказывая ему на искромётном итальянском отвезти их к площади Св. Марка как можно быстрее.

- Ну конечно же! (ит.) - Маурицио снова подмигнул. - Моя лодка - самая быстрая во всей Венеции.

Пока Лэнгдон и компания устраивались на шикарных сиденьях у открытой кормы, Маурицио развернул лодочный мотор Вольво-Пента, умелыми манёврами отходя от берега. Затем повернул штурвал вправо и дал полный вперёд, выруливая своим судном в скоплении гондол и оставляя множество одетых в полосатые рубашки гондольеров потрясать кулаками, когда их лощеные чёрные посудинки подкидывало вверх-вниз его кильватерной струёй.

- Извините!(ит.) - выкрикнул Маурицио, извиняясь. - VIP-персоны!

Через несколько секунд Маурицио удалился от скопления лодок вблизи вокзала Санта-Лючия и уже нёсся в восточном направлении по Гранд-каналу. Когда они взяли разгон под изящными сводами Моста Босоногих, Лэнгдон почувствовал характерный и приятный аромат местного лакомства - “каракатицы по-чёрному” - это головоногий моллюск, приготовленный в собственных чернилах. Запах доносился из-под навеса ресторанчиков, расположенных вдоль ближнего берега. Когда они зашли по каналу за поворот, стала видна огромная, с куполом, церковь Св. Иеремии.

- Святая Луция, - прошептал Лэнгдон, читая имя святой, написанное на стене храма. - Кости слепых.

- Что, извини? - Сиенна присматривалась с видимой надеждой, что Лэнгдон осознал что-то новое относительно загадочной поэмы.

- Ничего, - ответил Лэнгдон. - Одна странная мысль. Может, и нестоящая. - Он указал на церковь. - Видишь надпись? Там захоронена Святая Луция. Я иногда читаю лекции по живописи на тему о житиях святых - эта живопись отображает христианских святых - и мне сейчас пришло в голову, что Святая Луция - заступница слепых.

- Да, святая Луция! (ит.) - вмешался Маурицио, готовый услужить. - Святая всех слепых! А знаете ли вы эту историю? - лодочник оглянулся на них и воскликнул, заглушая шум моторов, - Луция была столь красива, что ей хотели обладать все мужчины. Поэтому Луция, чтобы остаться чистой перед Господом и сохранить свою девственность, взяла и вырезала себе глаза.

Сиенна издала стон. - Ничего себе поступок.

- В награду за эту её жертву, - добавил Маурицио, - Господь одарил Луцию ещё более красивыми глазами!

Сиенна взглянула на Лэнгдона, - Ибо он знает, что это без толку, верно?

- Пути Господни неисповедимы, - заметил Лэнгдон, представив мысленно с два десятка работ старых мастеров живописи, изображающих Святую Луцию, подносящую на блюде собственные глаза.

Хотя и существовало множество версий истории о Святой Луции, все они повествовали о том, как Луция вырезала свои будившие вожделение глаза и положила их на блюдо для страстного поклонника, дерзко заявив: “Вот то, чего ты так желал… что до остального, умоляю тебя, оставь меня в покое!” Жутковато то, что именно Святое писание подвигло Луцию на нанесение себе увечий, навсегда связав её со знаменитым наставлением Христа: “Если тебя соблазняет глаз твой, вырви его и брось прочь от себя.”

“Вырывал”, подумал Лэнгдон, в поэме было такое же слово.