Инферно – вперёд!

Сам Глиндвир, держа в руке неизвестно откуда взявшуюся бутылку джина, распивал спиртное прямо из горла, стоя на втором ярусе одной из коек. Одновременно он дирижировал развернувшимся у его ног «действом», достойным театров самого низкого пошиба, если бы в таковых, конечно, разрешали постановку написанных душевнобольными пьес садистского содержания. Дортег и Каддх, устроившись, наряду с Норсом, в самом тёмном уголке помещения, куда не обращал свой взор «тактический командир роты», испытывали противоречивые чувства.

– Я привык верить в то, что возможно изменить существующий порядок, верил в демократию, как в рай на земле, который обязательно настанет, – сказал вдруг Каддх. – Особенно я верил в неё последние месяцы, когда надо мной измывался Хокни; сейчас, в эти минуты, я понимаю, что верил в какой-то глупый набор слов. Людям нужно пребывать в скотстве.

Норс подумал, что не смог бы сказать лучше; Дортег пробормотал в ответ что-то одобрительное.

Ферсат, впрочем, рассуждал иначе.

– Демократия – и есть скотство. Реализовав врождённое право каждого встать на карачки, армия к тому же выдала этим свиньям хлев. Так реализуется мечта о равноправии и справедливости.

– Глоток! Глоток тому, кто позволит мне снизойти к вам с небес! – изрёк Глиндвир. Усилиями его подпевал немедленно выстроили живую лестницу из тел рядовых, услужливо подставлявших плечи, руки и спины. Сойдя на пол, Глиндвир указал на стоявший под одной из коек картонный ящик.

– Джин, ребята! Храброе воинство Айлестера, вперёд! Выпустим из тела бутылок всю жидкость до последней капли! – Джин мгновенно наполнил жестяные армейские кружки и, провожаемый счастливыми воплями, вскоре исчез в ненасытных солдатских глотках. Картина всеобщей радости оказалась настолько привлекательной, что четвёрка друзей, ранее сторонившаяся всяких проявлений коллективного безумия, поторопилась присоединиться к пьянке.

– Мне только одно невдомёк: откуда взялась выпивка? – поражался Ферсат. Их КО Глайнис промолчал и отвернулся в сторону, предпочитая не обсуждать данный вопрос, в то время как художник Каддх, захмелевший с первого же глотка, не выдержал и разразился ругательствами.

– Проклятье на твою голову, Ферсат! Как можно быть таким идиотом? – прошипел он. – Глиндвир и его сообщники получали курево и выпивку всё это время непосредственно из рук Хокни! Или ты думаешь, что они действительно сидели в карцере, когда их туда определяли?

Норс застыл как громом поражённый. Словно разверзшаяся пропасть, ему открылась страшная правда о том, какими способами в армии насаждается дисциплина. Бывший редактор посмотрел на бывшего капитана сухопутных войск. Выражение лица последнего, напоминавшее о скаковой лошади, которую вдруг перепродали пьяному извозчику, свидетельствовало о том, что худшие из подозрений насчёт подноготной воинской службы соответствуют истине.

– Они одевали штатское и выходили куда-то в город, раз за разом… – Каддх, всё это время мывший полы в казарме и подсобных помещениях и многое видевший собственными глазами, несомненно, не лгал. Глиндвир и его уголовные дружки, конечно, осуществляли какие-то расправы над «неблагонадёжными» из числа штатских.

– Корону! Корону – командиру-помазаннику! – провозгласил, подражая герольдам двора, один из командиров взводов. Немедленно выстроили две коленопреклонённых шпалеры, между которыми проследовал, также на коленях… Глайнис!

Бывший капитан нёс на одеяле, свёрнутом наподобие используемой в таких церемониях подушки – корону! Изготовленная из золотистой фольги, в которую обычно заворачивают шоколад, и проволоки, она казалась и жалкой и прекрасной одновременно. Мастерство, с которым сработали украшение, исключало разночтения: автором данного шедевра мог быть только Каддх. Норс, несказанно удивившись, бросил любопытный взгляд на художника; тот в ответ лишь виновато потупил взор.

Два командира взводов дули в картонные рупоры, имитируя игру фанфар; они стояли в шаге от восседавшего на стуле Глиндвира в тот достопамятный час, когда его короновал бывший капитан Глайнис. Последний по сему торжественному случаю получил милостивое позволение встать с колен и занять почётное место одесную от монарха. Те, кому посчастливилось стать свидетелями сего коронационного празднества, пронесли память о нём сквозь годы, наполненные огнём разрывов, стальными ураганами и свинцовыми дождями; даже испытывая нечеловеческие жажду и голод, они помнили о величии и щедрости властителя, по воле небес в одночасье ставшего помазанником бога войны.

Нужно добавить также, что праздник, разразившийся в рядах 1-го, на штатах роты, ОПУДР, закончился так же внезапно, как и разразился. В тот же день их погрузили в армейские грузовики с брезентовым верхом и доставили на какой-то железнодорожный полустанок. Вагон с окнами, забранными решётками, стал их жилищем. По какой-то причине долго не подгоняли паровоз – вероятно, шло формирование состава, – а когда это, наконец, случилось, их поезд проторчал, не двигаясь с места, почти сутки.