Информация и человек

Образные сравнения используются столь широко и являются настолько естественным «инструментом» общения, что сознание практически никогда не замечает их формальной «чужеродности» для темы разговора. Их использование в какой-то мере можно уподобить применению формул в математике или физике: подставили в заранее известную формулу нужные значения – и получили требуемый результат. Только в данном случае эти «формулы» далеко не всегда заранее определены, да и само их назначение не в том, чтобы как-то преобразовать «исходные данные», а в том, чтобы эти данные представить в наиболее наглядном виде (создать для них нужное «информационное окружение»). Проследим это на некоторых примерах.

В замечательной сказке Леонида Филатова «Про Федота-стрельца» есть такая сцена: Нянька ужасается, увидев, что Царь пытается сосватать свою дочь за людоеда. «Даже я – чаво скрывать? – / Не легла бы с им в кровать! / Дак неужто нашу девку / За такого отдавать?!», – в ужасе восклицает она. (Напомним, что людоед в восприятии Няньки «неказистый», «третий день как с пальмы слез», у него «уши врозь, в носу кольцо», на нём «из одёжи – ничаво, помимо бус». Более того, – «он в запале и царевну может съесть!». Словом – ужас, да и только!) И как же Царь объясняет свои действия? Приводит какие-то логические рассуждения? Нет. Он говорит фразу, информационное содержание которой формально совершенно не относится к происходящему: «Коли шансы на нуле – / Ищут злато и в золе» (чем не формула?). Всё становится ясным. В зону видимости попали ощущения, с которыми должна ассоциироваться воспринимаемая информация. Заметим, что сама по себе разъясняемая Царём информация совершенно не затрагивается (ни зола, ни «злато» как таковые не имеют к ней никакого отношения), но, тем не менее, все неясности исчезают. И после этой фразы (то есть после создания нужного фона) последующие разъяснения Царя уже не добавляют к пониманию происходящего ничего нового («Ей сойдёт теперь любой – / Хошь горбатый, хошь рябой, / Потому как и рябые / К нам не ломятся гурьбой!»). То есть информация, имеющая, фактически, самое прямое отношение к делу, воспринимается как что-то дополнительное к основному разъяснению.

Практически точно такая же сцена (исключительно с точки зрения способа восприятия информации), например, в комедии Лопе де Вега «Собака на сене». Лакею Тристану непонятны действия графини, которая своему секретарю Теодоро надавала пощёчин, а через некоторое время велела выдать ему две тысячи эскудо. Теодоро, разъясняя Тристану смысл происходящего, ни словом не обмолвился о фактически имеющих место событиях. Он произносит фразу, которая формально не содержит абсолютно ничего относящегося к сути дела: «Собака укусила больно, / Зато и ластится теперь». Но и здесь никак нельзя сказать, что эта «посторонняя» информация ничего не объясняет. Просто она в данном случае служит соответствующим фоном (своеобразной формулой) для основной информации, в результате чего интересующая Тристана информация приобретает полную ясность. (Кстати, само название комедии – «Собака на сене» – тоже является образным выражением: ни о каких собаках, и ни о каком сене в прямом смысле слова здесь речи не идёт.)

***

Подчеркнём, что эти примеры выбраны вовсе не потому, что они наиболее наглядны или вообще чем-то особенны. Просто невозможно хоть как-то склассифицировать всё безмерное множество образных сравнений, и даже выделить среди них что-то наиболее характерное весьма затруднительно. По этой же причине и дальнейшие примеры будут взяты просто наобум, без всяких претензий на какую бы то ни было классификацию.

***

Конечно же, любое образное сравнение помогает воспринимать информацию лишь в том случае, если оно само полностью понятно человеку, то есть если оно вызывает знакомые ощущения. Так, например, широко распространённые в России выражения «по щучьему велению» или «оказаться у разбитого корыта» для иностранца будут звучать совершенно абсурдно (если, конечно этот иностранец не интересуется русскими сказками).