Инга. Общий файл

- В магазине сказали, через неделю будет гречка. Так я не стала много брать, Сережик, то есть Вадик, - тут она засмеялась колокольчиком, - я тебя попрошу, момче, съездишь в город? Сам, да. Туда пешком, до платформы, мне тяжело, и Ванечке тоже. Зайдешь в магазин, я договорилась, тебе отдадут. И через час пойдет электричка другая, обратно. Всего раз в неделю так совпадает. И будний день, как раз совершенно пусто.

Горчик медленно кивнул. Конечно. Она просит. Страшновато, вдруг менты. Но теперь временно он профессорский сын Вадим Иваныч. Горчик видел фото в копии паспорта - такой же узколицый парень со светлыми глазами и светлые волосы коротко стрижены. Если не приглядываться, то Вадькины двадцать пять, да такие же, как Серегины восемнадцать.

- Паспорт мне брать? - уточнил, стоя с пакетами и думая, да могли бы и без гречки прожить, на макаронах.

- Нет. Васенька сказал, народ в курсе, что тут, на хуторе возле бывшего Приветного живет семья сумасшедших москвичей. Кстати! Ты знаешь, что через сорок километров от нас есть село Светлое Будущее? Вася сказал, оно совсем заброшено и только десяток домов с выбитыми окнами.

Лика расхохоталась.

- Такое вот Будущее, - согласился Иван.

Через неделю новоиспеченный профессорский сын, в светлых джинсах и рубашке с кнопочками, ехал в пыльном вагоне с распахнутыми фрамугами, глядя, как за мутным стеклом плывет плоская степь, кое-где утыканная кривыми тощими деревцами. Рядом лежал пустой рюкзак, а в застегнутом кармане выданные Ликой деньги на гречку. Она еще попросила купить бутылку шампанского, смеясь, удивлялась, что в крошечном магазинчике на маленьком полустанке, представляете, мальчики, мускатное шампанское, это же такая роскошь.

Поезд замедлился, дернулся и встал. Мимо прогремела ведром высушенная солнцем бабулька, прошел сутулый мужчина с удочкой. Горчик подхватил рюкзак, и на ходу репетируя выражение лица столичного парня, ага, сумасшедшего, живущего с мамой и папой на диком берегу, спрыгнул с подножки на пустую платформу. Пошел к маленькой площади, прикидывая - сейчас заберет все и уйдет в чахлый сквер, сядет там, покурит, а то не курил, смешно, уже пару недель, наверное. И не хотелось.

И встал, глядя на приткнувшуюся у края платформы лавку. Вернее, на Ингу, что поднималась навстречу, а с коленок медленно падала на бетон линялая сумка, раскидывая ручки.

Пошел к ней, все быстрее, потом побежал, хотя всего там - пять или шесть больших шагов. И поймал, обхватывая руками, с разгону утыкаясь лицом в черные, нагретые солнцем волосы. Застыл, а ее сердце отчаянно колотилось в его грудь, будто хотело вырваться и переселиться.

Время шло, бежало, летело и замирало, не трогая их, облитых полуденным тяжким светом, проносилось над головами - светлой и темной, над прижатыми плечами, над руками, что схватились и не расцепить. И четыре ноги держали два тела, две фигуры. Мальчик и его девочка. Девочка и ее мальчик. Наконец-то.

- На... - хрипло начал он, а она одновременно прерывисто вздохнула и он замолчал, чтоб сказала. И оба засмеялись.

- Наконец-то, - пожаловалась она и прижала его к себе еще крепче, втискивая лицо в плечо, - Господи, на-ко-нец-то!

- Да. Я. Да, наконец-то.

- Ты... - снова сказали вместе. И снова засмеялись, покачиваясь, и она чуть не упала, а он подхватил, переступив ногами, бережно, чтоб не отдавить ей ногу в пыльной сандалетке.

- Ох, - сказала она. Плечи затряслись.

- Инга. Не реви, Михайлова. Ну что опять, все время ты. Через меня.

- Из-за, - басом поправила она, - из-за тебя. Да-а-а-а...

Он бережно отодвинулся, чтоб посмотреть в лицо. Снова нагнулся, языком слизывая текущие по щекам слезы.

- Ты, - шепотом сказала она, жмурясь и широко открывая глаза снова, водя ими по узкому загорелому лицу, по тонкому носу в еле видной россыпи веснушек, - перестань, я сейчас...

- Что?

- Я кончу, сейчас прямо. Прекрати ты, чертов бибиси. Мой.

- Девочка, - ответил, не имея сил отпустить ее плечи, прижимал, чтоб ее грудь, вся-вся была его, - ляля моя, ты моя цаца, Инга цаца, моя быстрая девочка, моя ляпушка... моя...

И она, сердито смеясь, забилась в его руках, каменных и бережных, как пойманная им рыба. Запрокинула лицо, показывая шею с натянутой быстрой жилкой. Горчик медленно опустил лицо и уткнулся губами, продолжая держать ее, оберегая и говоря руками - дом, Инга, нет никого, наплюй, Михайлова, цаца моя, ты у меня, я вокруг.

Она плакала, улыбаясь, и он, подождав, медленно поводя плечами, сделал так, что она опустила руки на его поясницу, обняла, становясь рядом. Краснела, не отводя от него глаз. Не сказал ничего, просто повел к лесенке, и вместе спустились, на краешек маленькой площади, а с другого краю сверкал витриной магазинчик.

- Хочешь, посиди тут, в деревьях. Мне нужно...

- Я с тобой!

- Да, - он засмеялся, запрокидывая лицо к выгоревшему небу, обнимая ее, пошел через площадь, как идут по льду.

- Да, - согласилась она, смеясь.

- Это Лика, - понял Горчик перед входом в темный прохладный зальчик, - Лика, да? Ей бы памятник. Если б умел.

- Я на неделю приехала.

- Молчи. Я лопну сейчас.

- Да.