Инга. Общий файл

Петр, уже в брюках и распахнутой светлой рубашке, молча прошел мимо сопящего Сапога и щелкнул выключателем. Слабо засветился на стенке ночник, бросая желтенький свет на смятые простыни и раскиданные подушки.

- Драсти, - Сапог покосился на беспорядок, хотел ухмыльнуться, но вспомнил о Сереге и сел на плетеный стул, кладя на коленки сжатые кулаки.

- Рассказывай, - Инга села на постель напротив, подалась вперед.

- А чо рассказывать? - охотно начал Валька, - она нас позвала. Приходите говорит, только чтоб Серега ж был. Она, ну это. Тащится от него, третий год уже.

В другом углу комнаты Петр насмешливо присвистнул.

- Да, - обиделся за друга Сапог, - за ним давно телки уссыкаются. Кипятком.

- Ты говори.

- Я говорю. Он... в общем, он согласился. Ну, Мишка Таньке и сказал, да, придем. Мы и шли уже. А тут Горчик плюнул, та ну, говорит, идите сами. А мы сами что? Мы ей, что ли нужны?

Инга обмякла, разжимая кулаки.

- Не пошли? Ну, так...

- Он от нас ушел. Один. А мы к Таньке, и она нас послала. Она когда пьяная, ругается, хорошо так ругается. Короче мы свалили, искали его. А потом видим, уже ночью почти, они стоят за аллеей. Она орет. Он молчит.

- Руки в карманы, - машинально сказала Инга. Петр хмыкнул и сел на постель, беря ее руку.

- Что? - Сапог отвел глаза от сцепленных рук и, глядя в угол комнаты, продолжил, - ну, мы и ушли.

В открытое окно прошелестел теплый ветерок, колыхнув штору.

- А дальше?

- Все.

Петр снова хмыкнул, сжимая руку Инги.

- Хорош гусь ваш Горчик.

- Так вы не знаете, что там дальше? - упавшим голосом спросила Инга.

- А что тут знать, - вмешался Петр, - все ясно. Поорали друг на друга, взяли выпить и ушли. Вместе. И вляпался твой мушкетер. По своей же дурости. А не надо к бабам лезть, без их согласия.

- Сапог! Валя. А ты почем знаешь, что не было ничего?

- Так сам сказал, - удивился Валька, - на другой день говорит, та пошла она, я ее послал и ушел. Мы ж не видели его, мы на пятак ходили. Его там не было. Но я ж спросил, и он говорит, та ушел просто. Гулял сам. А через два дня она в город приехала. Накатала заяву. Мне, говорит, уезжать, но я даже отгулы возьму, чтоб его падлу...

- Он сказал! - свирепо возмутился Петр, - он сказал, и вы ему, значит, поверили!

- Угу, - голос Вальки стал совсем угрюмым. Он поднял голову и посмотрел на Ингу, - вот блин, все плохо, да?

- Валя... - Инга моргнула и правой свободной рукой вытерла щиплющий от слезы глаз, - ну, допустим, он правду сказал...

- Чего, допустим, - обиделся Сапог.

- Заткнись, наконец! Я говорю, если не было ничего, но никто ж его не видел. Значит что, его посадят, да?

- Если попытка, то это не пятнашка, конечно. Но семь лет могут впаять. Если б хотя бы в том году. Тогда наоборот же - ее могли прижать. За растление несовершеннолетнего (эти слова Валька произнес заученной скороговоркой, и Инга вспомнила - одна из школьных шуточек старшеклассников, что хвалились отношениями с настоящими, взрослыми женщинами)... Но ему ж уже семнадцать.

Инге казалось, что от говоримых им слов у нее мягко, как гнилой кочан, разваливается голова. Ее затошнило.

- Так, - сказал Петр, вставая, - рассказал и вали отсюда. Ты что думаешь, будете бухать, с бабами тереться, а после бежать плакать в жилетки нормальным людям, которые честно живут, по закону?

- Угу, - ехидно отозвался Сапог, снова обращая взгляд к смятым простыням.

Тут уже возмутилась Инга, сказала дрожащим голосом:

- Ты в наши дела не лезь, Сапог. Мне тоже семнадцать. Почти. Я уже имею право замуж выйти. По закону.

- Да я что. Я бы и не пришел. Просто... Ты, Михайлова, поехай туда, в ментовку. И скажи, что он у тебя был. Ну тогда, - Сапог возвел к потолку круглые глаза и пошевелил губами, - двадцать восьмого августа, с десяти, ой, с двадцати двух ноль-ноль до двадцати четырех. Потому что Танька, она как раз это время написала. Я там был сегодня, у меня дядька в ментуре, разрешил повидаться. Ну вот, дядька и сказал, вот говорит, если бы кто написал бумажку, что свидетель. Ее бы тогда бортанули, это ж обычное дело, летнее, таких бумажек телки пишут сто штук за лето. Нажрутся с местными и после ой-ой, мене снасиловали, и с пальца сосут, что там было.

Помолчал и добавил возмущенно-благочестиво:

- Суки такие...

- Я... - Инга огляделась, собираясь с мыслями.

Соврать. Спасти Горчика. Который через недолгое время снова куда-нибудь вляпается, таков уж он. Да если бы могла. Но не сможет ведь. Написать. И еще сидеть там, смотреть в глаза под фуражкой и кивать и говорить слова. Да, был со мной. Да, мы ходили, гуляли. До часу ночи.

- Я...

Она вскочила и кинулась в маленькую ванную. Щупая рукой край унитаза, упала на коленки, выворачиваясь в гулкое нутро пустым желудком. Да что же это...

И подняла мокрое лицо, сглатывая горечь и прислушиваясь.

- Иди, - вполголоса говорил Петр, шоркая локтем о приоткрытую дверь, - иди, давай, не видишь, ей плохо, и вообще, чего она будет, из-за твоего Горчика, соваться.

- Михайлова, - от входной двери безнадежно позвал Сапог.

Она встала, покачиваясь и вытирая рукой потное лицо. Вышла, и, прислонясь к косяку, сказала сипло: