... - Как-то я все время - то я и Петр, то я и Сережка... А где же получаюсь я сама? Инга Михайлова, ты кто? Девочка, которая не умеет врать. И все? Ну позировала, думала - спасаю. Денег собрала, снова думала - спасаю. И, наверное, спасла? А дальше что?
Ей стало зябко, и она снова застегнула куртку. Вспомнила вдруг с урока литературы "подай-ка мне, братец Очумелов, шинель, что-то холодно стало" и засмеялась, почти всхлипывая. А темные густые брови уже хмурились упрямо. И если бы увидела ее сейчас Вива, то всплеснула бы руками, с юмором покоряясь, ее детка снова закусила удила, вот же упрямая любимая девочка, Вивина радость и сердечная боль.
- Значит так, - сказала себе шепотом, вздыхая и поправляя волосы, - ни минутки тебе роздыху, поняла? Станешь - сама. Лучшая. Хрен всякие ромалы тебя напугают. И поступать поедешь, не потому что там Петр, а потому что это - твое дело, настоящее. А то будешь, как Ситникова теть Валя, всю жизнь в доме крутиться. А ты, Михайлова...
Вставая, пожалела, что праздники еще впереди. Все закрыто, библиотека и оранжерея. Ничего, переждать пару дней и всем она нос утрет. Нафиг.
Грозно думая грозные мысли, отправилась к автобусной остановке.
А вечером, когда уже совсем стемнело и они с Вивой в кухне резали салат, радуясь тому, что свет не отключили и елка мигает цветными лампочками, прибежала к забору Валя Ситникова, тряся плохо надетой галошей, уцепилась за калитку. Закричала в приоткрытую форточку:
- Ой, та шо падает и падает, тю. Иночка, побеги к нам, там тебе звонят, с Москвы. Та быстрее давай деточка, это ж международный теперь звонок! Пока топчешься, там мужчине денежка ж капает.
И, поспешая рядом с Ингой, тяжело дыша, любопытно спрашивала:
- А то, наверно, ж художник, да? Что у Тони снимал. Ты его спроси, Иночка, может, кто схочет, так у нас две ж комнаты, хорошие.
- Да? - сказала Инга в тяжеленькую трубку, - да, алло?
- Здравствуй, цыпленок...
Она молчала. И Петр, помолчав, с юмором спросил:
- Это точно та Инга, что мне жизнь перевернула? Или другую позвали?
- Это я. Здравствуй.
- А что голосок такой? Не рада мне?
Инга растерянно молчала. Вот если бы спросил, у тебя там ничего не случилось? А он сразу - радуйся, мол, моему первому за полгода звонку.
- Понял. Слушают там тебя. Хорошо, я сам скажу, а ты только говори мне, да, а я буду знать, это значит - да, мой любимый. Да?
Молчать дальше было совсем неприлично, да и Валя крутилась неподалеку, мелькала за полуоткрытой дверью, неслышно ступая и вроде задерживая дыхание даже. Но она молчала.
- Иннга, девочка. Я картину закончил. Даже повисела она в выставочном зале, месяц. Прости, не сказал раньше. Думал прислать тебе фотографии, да пару вырезок, но...
Он вдруг замялся, но так же бодро продолжил:
- Да как-то не успел, все дела, сама понимаешь, суета, праздники вот. У меня большой заказ, на оформление ресторанного зала. Кажется, левая работка, но если с умом подойти, все прекрасно можно совместить, и искусство и шабашку. Только вот время съедается совершенно все. Ты слушаешь там?
- Да...
Я тебе в январе вышлю журнальчик. Там фото и небольшая заметка. Написал журналюга, конечно, фигню, им бы руки поотрывать, за пустопорожнее. Ну да ладно. Ты же умница, между строк прочитаешь. Да?
- Да.
Петр рассмеялся. Хмыкнул.
- Странный у нас получается разговор. Сейчас спрошу "да?" и ты мне ответишь - да...
Инга молчала. И вдруг спохватившись, сказала невнятно:
- Спасибо тебе. Ну, за...
- За что? Молчишь. Ладно, понял. Не за что, милая, я рад, что какой-то новый мир тебе открылся. Будешь знать, что он большой.
"О чем он?", думала Инга, перекладывая трубку к другому уху, не понял, да, наверное, не понял. Ну не рассказывать же при Вале, про деньги. И про Сережу.
- Ладно, - снова раздумчиво сказал Петр.
А Инга взмолилась мысленно, да хватит уже твоих "ладно". И изумилась поднимающемуся в ней раздражению.
- Будем прощаться? - мужской голос становился все более напряженным и бодрым, - с праздником тебя, передавай привет великолепной Виве, и мушкетеру своему тоже. Как он там, кстати?
- Уехал.
- Ну, поболтается где и вернется. Ты там аккуратнее с ним, поняла? Скучаешь?
- Да, - ответила Инга сломанным голосом, - да, очень.
Отвернулась от Вали, которая делала ей знаки из двери - про комнаты, не забудь же!
- Ну, славно. А я уж боялся, забыла меня совсем.
Она открыла рот, недоуменно сводя брови. Решил, что про него сказала. А она же...
- Цыпленок, пока-пока. Я тебя целую, милая летняя девочка.
- Петр! Подожди!
- Что?
- Тут Валя спрашивает. Теть Валя. Если кому надо, то у нее комнаты.
И замолчала, с удивлением слушая, как он хохочет. Оборвав смех, Петр сказал:
- Ну, уморила. Ладно. Тьфу, да что привязалось словечко, будто пацан какой. Инга. Ты слушаешь меня? Я тебе писал, и еще скажу, ты загадай желание, на самый праздник. Я приеду, поняла? И ты меня встретишь. Обещала, помнишь?
- Помню.
- И ты меня целуешь, сейчас вот прямо.
- С новым годом, Петр, - быстро сказала она, и с изумлением глядя на свою руку, прижала трубкой рычаг.