Инка + Дик = ?

Но Зою Михайловну пришлось ждать — была занята. Наконец, она появилась в конце коридора. На ней было все белое: халат, шапочка, лодочки-туфли,— шел строгий доктор Егорова, и Борис втайне побаивался ее. У него возникло такое чувство, которое испытывают все дети при виде белого халата. Но вот доктор Егорова подошла, улыбнулась и сделалась опять его голубой мамой. Она не смутилась и не удивилась, увидев сына с Антоном Семеновичем. Она, может быть, даже ждала их прихода и, усадив в мягкие кресла, стала рассказывать.

У Инки оказались застуженными голосовые связки, это опасно, состояние было тяжелое, готовили операционную, но обошлось. Теперь состояние средней тяжести.

— А что Анна Семеновна? — осведомился учитель.

— Анечку оставили пока дежурить. Впрочем, вы можете увидеть ее.

Пока шел разговор, непонятное беспокойство не покидало Бориса. Он наблюдал украдкой за Антоном Семеновичем, стараясь уловить перемены в его лице. Учитель был спокоен, внимателен, обходителен. Но ведь только недавно — такое волнение: «Что с мамой?»

А между тем мама накинула на плечи пальто и прямо в туфельках повела их к корпусу, где лежит Инка. Мама шла легко и быстро, почти бегом. Антон Семенович и Борис едва успевали за ней.

Вот и служебный вход. Доктор Егорова сказала:

— Ожидайте. А я побуду возле девочки,— и ушла, неслышно ступая по коридору, даже не верилось, что эти самые каблучки только что звонко цокали по асфальту.

Инкина мама была в полосатом больничном халате, широком и длинном не по росту, в шлепанцах. Растерянная и простоволосая, больше походила на девочку-подростка, чем на ту элегантную маленькую женщину, какой видел ее Борис однажды в воскресенье. Она заговорила быстро.

— Боренька, отправил телеграмму? Нет? Ну и хорошо. Я погорячилась, конечно. Антон, подежурь у нас, пожалуйста. Дима должен попозднее позвонить. Придумай что-нибудь. Только мне так страшно без него.

Антон Семенович успокаивал Анну Семеновну, даже улыбнуться заставил: «Ох, и набаловал тебя мой друг, Анюта». Анна Семеновна, наскоро поблагодарив, ушла снова к дочери, а минут через десять вышла Зоя Михайловна. Они опять были втроем в маленькой служебной комнатке. Неожиданно для себя Борис сказал:

— Мам, можно, мы обождем тебя? Скоро твое дежурство кончается,— и понял по маминому взгляду: нелепость сказал. Ей, видимо, стало неловко за своего взрослого сына, голос у нее чуть виноватый, но твердый:

— Во-первых, Борис, ты не вправе распоряжаться временем своего учителя. Во-вторых, за полтора часа ты должен выучить уроки. И, в-третьих, Боренька, я, видимо, не приду ночевать.— Мама перехватила встревоженный взгляд Антона Семеновича:

— Да, из-за девочки. Ночь будет трудная. Я сейчас слушала ее. Хрипы в легких, подключается пневмония. Не понимаю, где она могла так застудиться.

Мама рассуждала серьезно и спокойно. То, что было сказано «во-первых» и «во-вторых», отступило сразу и сделалось несущественным. Осталось только «в-третьих».

— Так, может, вызвать все же Дмитрия Ильича? — неуверенно спросил Антон Семенович.— Анечка так теряется, совсем не умеет переносить трудностей.

— Потому я и останусь с ней,— категорично сказала мама и уже мягче добавила:

— Не беспокойтесь. Все будет в порядке.

И Борис вдруг, словно впервые, увидел полоску голубой кофточки из-под халата, и крошечные под цвет глаз сережки, и затаенную улыбку в глазах мамы. Ему вдруг страстно захотелось, чтобы все это увидел Антон Семенович.

Возвращались автобусом. Было тесно и душно, их разъединили, и Борису не пришлось поговорить с Антоном Семеновичем. Расставаться с учителем не хотелось, и, когда вышли, наконец, из автобуса, Борис попросил:

— Разрешите не ходить домой. Если можно, я с вами побуду вечер.

Ответ был положительным:

— Да и мне не хочется быть одному, дружище. Беги домой за книгами — и к Климовым. Пока буду ждать звонка, уроки выучишь.

— Спасибо! Я мигом! — обрадовался Борис.

КТО ТАКОЙ ДИК?

Борис сидел в маленькой Инкиной комнате за строгим письменным столом и никак не мог сосредоточиться. В прошлый свой приход он только мельком заглянул сюда: карта полушарий над кроватью вместо коврика, маленькие наушники (зачем они в век телевизора?), на книжной полке — Светлов, Маршак, Чекмарев, Евтушенко, Вознесенский. Читает она все это или просто коллекционирует? Раздражение вспыхнуло в нем и тут же погасло, не разгоревшись. Стыдно стало: завидуешь; хочешь быть умнее других; завидуешь даже девочке, которая тебе нравится. У Бориса запылало лицо: может, ей плохо сейчас?

Нет, раз его мама возле нее — значит, все будет в порядке. Маму он считал за бога номер один, или бога Доброты, который умеет отводить все беды. А в соседней комнате возле телефона сидел бог номер два, или бог Мудрости, которому поклонялся Борис.