– Это я дал тебе имя. – В темной каверне пасти мелькнул язык. – Давным-давно, когда ты едва зародился в моих клетках. Когда ты стал моим сыном.
Финна трясло, как в лихорадке. Ему хотелось кричать, отрицать все, но слова застряли в горле.
Чудище слегка повернуло голову, рассматривая его. Вытянутая морда на мгновение рассыпалась, превратившись в рой стрекоз, затем снова собралась воедино.
– Я знал, что ты придешь, – сказал Зверь. – Я постоянно наблюдал за тобой, потому что ты особенный. Среди миллионов существ, чьи останки составляют мое тело и струятся по моим венам, нет никого, похожего на тебя.
Голова придвинулась ближе, мелькнуло и исчезло некое подобие улыбки.
– Ты правда думаешь, что можешь убежать от меня? Разве ты забыл, что я могу убить тебя, перекрыть кислород, испепелить в считаные секунды?
– Я помню, – выдавил Финн.
– А большинство людей забывают. Большинство довольны жизнью в тюрьме и думают, что тюрьма и есть мир. Но не ты, Финн. Ты помнишь обо мне. Ты заглядывал в мои Очи, наблюдающие за тобой, ты обращался ко мне в ночном мраке, и я слышал тебя.
– Ты не ответил на мой вопрос, – прошептал Финн.
– Но ты знал, что я есть. Ты – Видящий Звезды. Надо же, как интересно!
Гильдас пролез вперед. Он был бледен, растрепанные волосы увлажнились от пота.
– Кто ты? – прорычал он.
– Я Инкарцерон, старик. Тебе следовало бы знать. Меня создали вы, сапиенты. Я – ваша великая, грандиозная, бесконечная неудача, перехитрившая вас. Ваше возмездие! – Зверь подтянулся поближе, распахнул пасть, и они увидели свисающие с зубов лохмотья, учуяли странный, маслянистый и сладковатый запах. – Ох уж эта гордыня Мудрейших. А теперь ты настолько осмелел, что пытаешься найти выход из собственной идиотской затеи.
Чудище скользнуло назад, Око сузилось в щелку.
– Заплати мне, Финн. Как заплатил Сапфик. Отдай мне свою плоть, свою кровь. Или пожертвуй этим стариком и его убийственными желаниями. Тогда, возможно, твой Ключ откроет двери, о которых ты и не мечтаешь.
У Финна пересохло во рту.
– Это не игра.
– Да ну? – Зверь засмеялся, лукаво и мягко. – А вы, значит, не пешки на доске?
– Люди! – выкрикнул Финн, чувствуя, как закипает гневом. – Люди страдают. Ты терзаешь их!
Чудовище снова рассыпалось на тучи насекомых. И мгновенно собралось обратно, в новое лицо – морду горгульи, хитрющее рыло змеи.
– Боюсь, это не так. Они сами терзают друг друга. И никакие законы и правила не в силах остановить их, оградить от зла, потому что люди несут зло в себе – все, даже дети. Они не поддаются исправлению, моя задача – лишь удерживать их. Я вбираю их в себя, проглатываю целиком.
Вытянулось щупальце, обхватило запястье Финна.
– Плати, Финн.
Тот отпрянул, бросив взгляд на Гильдаса. Сапиент, съежившийся, поникший, словно весь ужас происходящего обрушился на него разом, сказал:
– Отдай ему меня, мальчик. Для меня больше ничего не осталось в этом мире.
– Нет! – Финн обратился к змеиной улыбающейся морде Зверя. – Я уже отдал тебе одну жизнь.
– А, эта женщина. – Улыбка стала шире. – Надо же, ее смерть так изводит тебя. У тебя есть стыд и совесть. Это большая редкость. Ужасно интересно.
Что-то мелькнуло в самодовольной ухмылке, от чего у Финна перехватило дыхание. Ощутив болезненный укол надежды, он выдохнул:
– Она не умерла! Ты поймал ее, остановил падение! Ведь правда? Ты спас ее!
– Здесь ничто не пропадает зря, – шепнул Зверь, подмигнув алым Оком.
Финн застыл, но Гильдас проревел ему в самое ухо:
– Он лжет, мальчик.
– Может быть, нет. А может…
– Он играет с тобой. – Старик с отвращением уставился в бурлящий водоворот Ока. – Если мы действительно создали такую мерзость, как ты, я готов заплатить за нашу глупость.
– Нет! – Финн оттолкнул старика, стащил с большого пальца сверкнувшее серебром кольцо и протянул его Зверю. – Возьми это в качестве Дани, Отец!
Кольцо с черепом. Последняя надежда.
21
Я долгие годы втайне создавал устройство – точную копию другого, того, что Снаружи. Теперь оно защищает меня. На прошлой неделе умер Тимон. Пила сгинул в пламени восстания, но, даже несмотря на то что я укрылся в этом затерянном зале, Тюрьма ищет меня. «Мой лорд, – шепчет она. – Я чую тебя. Я чувствую, как ты ползешь по моей коже».
Королева милостиво поднялась им навстречу.
Фарфоровая белизна ее лица подчеркивала ясность и холодность странных глаз.
– Моя дорогая, милая Клодия!
Клодия присела в реверансе и, попав в крепкие объятия королевы, приняла легкий поцелуй в каждую щеку. Ощутила закованное в костяной корсет хрупкое тело Сиа и натянутые на кринолин многочисленные пышные юбки.