Инквизитор. Книга 14. Божьим промыслом. Пожары и виселицы

— Не троньте её, — Бауэр, сидевший было и ко всему происходящему относящийся безучастно, вдруг попытался встать, но тут же получил в правый бок, под рёбра, хороший удар солдатского башмака, охнул, схватился за бок и замер на мгновение. Но когда солдаты стали хватать женщину под руки, он снова попытался встать, и стоявший сзади солдат врезал ему как следует, уже древком алебарды по затылку. Да с таким хорошим звуком, от которых у многих ёкнуло бы в животе. Могучий трактирщик повалился ничком, а с его затылка по серым от седины волосам бодрой струйкой потекла тёмная кровь, заливая доски пола конюшни.

— Ах ты… — только и выдохнул Бауэр.

— Дорфус, — распоряжается генерал. — Позовите ещё людей, обыщите весь трактир, тут должен быть ещё один человек, или, может найдёте что из моих вещей.

А солдаты уже волокли старуху, может, жену его, на улицу, а оттуда в дом, и Волков, идя рядом, спрашивал у неё:

— Ну, старая, говори, где твои сундуки. Да не молчи ты всё, равно найду.

Нет, она так и не заговорила, лишь таращилась на него и, как ни хлестали её солдаты по щекам, так ничего и не говорила. Пришлось барону самому осматривать комнаты, прежде чем он нашёл одну кладовую дверь, запертую на замок, к которому как раз подошёл ключ с вязанки.

— А ну-ка раздобудьте света, — просит генерал, отворяя дверь и замечая, что окно в кладовой маленькое и света даёт мало.

Пока солдаты искали лампу да пока её разжигали, Волков, поглядывая на остолбеневшую старую бабу, рассматривал сундуки. А их, как и ключей, было как раз два. Ещё тут было всего много, но больших ценностей не было. Наконец солдат принёс зажжённую лампу, и тогда генерал, чуть покопавшись с ключами, отпёр первый сундук. То был сундук с одеждами… И что же в нём лежало сверху?

Так дорогая шуба, чёрного меха на подкладке красного шёлка. Новая. Как раз взятая им с собой на всякий случай, если надо будет представляться перед графиней или вдруг в горах случится холод.

От того старуха и остолбенела, и стояла так у двери кладовой, застыв и не издавая ни звука; знала, сволочь, что хозяин сразу найдёт и признает свою вещь. А под шубой был его колет синей парчи и ещё один чёрного бархата. И чулки шёлковые синие. И туфли парадные, и другие прекрасные и дорогие его вещи. А под ними был всякий хлам, что носят люди простых сословий. Даже солдату, что держал лампу, всё стало ясно, и он, видя меха и парчу, разумно предположил:

— То не деревенские вещи, господин. Не по Сеньке шапка.

— Не по Сеньке, — согласился генерал.

Что тут говорить, Волков уже знал, что слуг его, Гюнтера и Томаса, эти твари скорее всего убили. Коней и карету отправили куда-то, продали. Он вздохнул, взглянул на старуху и стал отпирать второй сундук. И там тоже были его вещи. Его дорожная утварь. Серебряный кувшин для вина, серебряная посуда. Серебряная его цепь, дарованная герцогом Ребенрее. Таз и кувшин для омовений, медные, сделанные с большим искусством. А ещё набор для бритья. Его набор. Дальше лежали всякие вещи, но уже не его.

Волков встал, подошёл к старухе и, глядя на неё взглядом тяжёлым, спросил весьма сурово:

— Слуги мои где?

Но старуха ему ничего не ответила, стояла, косилась на него, как испуганная кобыла и молчала. Рот разинула, дышала и молчала.

Солдат, что был при генерале, уже достал из сундука большую скатерть, начал в неё собирать вещи господина, а другой солдат схватил старуху и поволок её из дому на улицу.

Там, у конюшни, всё ещё сидели на земле две молодые женщины. И тогда Волков, забрав у солдата куль со своими вещами, подошёл к испуганной молодухе и положил его перед нею, а потом просто развернул, разбросал концы скатерти в разные стороны, словно предлагая молодой женщине посмотреть на его вещи. А сам, глядя на неё, и говорит:

— Это мои вещи, я их в ваших сундуках нашёл.

А она смотрит на те дорогие вещи с ужасом, глаза широко раскрыв. А генерал ей и говорит тихо:

— Не уезжали мои люди от вас. Убили вы их.

И тут уже девка не выдержала и заорала:

— А-а-а-а! — и сама при том уши зажимает руками, как будто крика своего слышать не хочет. — А-а-а! — и так орала, пока генерал, поморщившись, не сделал солдату знак: заткни уже её. И солдат дуру ударил по лицу несильно, для острастки: ну, хватит орать, хватит уже.

Тут с улицы во двор трактира вбегает солдат, подбегает к генералу и, как тот на него смотрит, сразу говорит:

— Госпожа интересуется, отчего стоим, скоро ли поедем? Можно ли выйти ей?

— Передай госпоже, что выходить не следует, скоро дальше поедем, — отвечал ему генерал, а сам смотрел, как из-за угла ещё один его человек вывел какого-то мужичка и ведёт его к командиру. Подвёл и говорит:

— Вот, господин, за свинарником таился, господин майор велели к вам его вести.

— Так, — генерал обернулся к мужичку. — Кто ты таков и почему от меня прятался? Ну! Говори же, подлец!

А мужичок-то молчит, он испуган сильно. И видя то, тогда вдруг заговорила та самая батрачка:

— То муж мой, Ганс. Мы батрачим у Бауэров.

— Отчего прятался?

— Так боялся он вас, — снова за мужа отвечает жена.